Зубы дракона
Шрифт:
Вниз и вниз.
Тело горело и не сгорало, потому, что так было угодно боли. Она пожирала Шатова и не могла насытиться, перекатывала его на своем шершавом языке, не решаясь ни выплюнуть, ни проглотить.
– Больно? – радостно спросил Дракон. – Я спрашиваю – больно?
– Я не хочу с тобой разговаривать, – прошептал Шатов обугленными губами.
– А придется, никуда ты от меня не денешься, – мстительно прошипел Дракон. – Никуда.
– Я не буду…
– Упрямый. Был упрямый и остался упрямым, – Дракон попытался улыбнуться, но улыбка
– Не хочу, – сказал Шатов, но все-таки посмотрел.
Один глаз Дракона уцелел, второй исчез в черном провале раны.
– Красивый? – спросил Дракон.
– Мертвый.
– Мертвый… Дудки, – пасть Дракона раскрылась широко, обдав Шатова смрадом чего-то приторно-сладкого. – Ты живой – я живой.
– Я – живой?
– Живой, живой, ты ко мне только в гости попал. Только в гости. Когда я тебя отпущу, ты вернешься… – Дракон махнул рукой.
– Это ты меня сюда вытащил? – хотел спросить Шатов, но только закричал от нового приступа боли.
Вместо вопроса получился вой, но Дракон все понял.
– Нет, я не могу тебя сюда затащить. Жаль. Не могу. Тебя сюда отправляют другие. Такие же, как ты, живые. А я могу только с тобой говорить. И отпустить наружу, если захочу.
– Будь ты…
– Проклят? – переспросил Дракон. – А со мной что происходит? Куда уж дальше – я в аду. И буду тебя ждать здесь, Шатов. Тут тепло.
– Тут больно, – вырвалось у Шатова.
– Больно. Пока тебя не было, я кричал, а сейчас, когда кричишь ты, мне даже стало легче.
Раскаленные стены сжались, И Шатову показалось, что на их неровностях остаются клочья его плоти. Остаются, но продолжают болеть.
– Не бойся, ты не умрешь сейчас, – сказал Дракон. – Не умрешь. Все будет хуже. Ты будешь хотеть попасть сюда, как награды.
– Заткнись, – потребовал Шатов.
– Будешь, это я тебе обещаю. Я Дракон. Тебе, Охотнику. Обещаю. Сейчас ты можешь уходить. Но ты вернешься.
– Нет.
– Вернешься. Или позовешь меня к себе, – изуродованное лицо Дракона приблизилось к лицу Шатова. – Позовешь? Когда станет совсем плохо, ты меня позовешь. И я приду. Я приду тебе на помощь, клянусь.
Шатов шевельнул рукой, чтобы оттолкнуть Дракона, но не смог, только снова закричал.
– Я приду и помогу. Позови. Мы ведь похожи. Ты и я. Похожи. Я убивал, потому, что не мог без этого. Ты тоже найдешь повод. Найдешь. Высокий и нравственный повод, – Дракон засмеялся.
– Нет.
– Нет? – хохот Дракона грохотал в каждой клеточке тела Шатова. В каждой пропитанной болью клеточке. – Найдешь. Скоро придет такой момент. Очень скоро.
– Нет!
– У тебя будет выбор – умереть и попасть сюда, ко мне, или вызвать меня туда, наверх, и остаться живым. С моей помощью. Примешь от меня помощь? – Дракон вдруг превратился в огненный вихрь и обвил тело Шатова. – Мы ведь не чужие, Шатов.
Шатов закричал.
– Не чужие… Я так и не смог тебя убить,
– Я, – вытолкнул из себя Шатов раскаленные слова, – я тебя убил бы еще тысячу раз.
– Верю. Потому, что ты хочешь жить. Очень хочешь жить. Ты выжил… Теперь придется жить еще и мою жизнь.
– Я…
– Не нужно слов. Мы еще увидимся, Шатов. Клянусь – увидимся.
Стены почернели и сомкнулись, зажав тело Шатова. Дракон растворился в их черноте, только его голос остался возле Шатова:
– Ты меня позовешь.
– Нет, – сказал Шатов. – Нет. Нет. Нет!
– Позовешь…
ЧАСТЬ 2
Глава 5
Тишина. Такая густая, что ее можно было резать ломтями. Она ватой обложила Шатова, не давая шевельнуться, не давая услышать хоть что-то, оставляя только две возможности – дышать и смотреть.
Смотреть Шатов не хотел. Проснувшись, он лежал с закрытыми глазами, содрогаясь в ужасе только от одной мысли, что рано или поздно придется их открыть.
Не хочу. Не хочу снова увидеть сосны, небо, облака и реку. Не желаю. Не желаю снова идти к дому и снова наталкиваться на счастливое выражение глаз Дмитрия Петровича.
Двух раз хватит. Двух раз более чем достаточно. Снова открыть глаза и начать лихорадочно соображать, что из вчерашних воспоминаний правда, а что – бред. И местные обитатели ему не помогут. Они снова начнут говорить, черт знает что, противоречить друг другу, а Шатов будет бессмысленно злиться. На себя, на них, на весь мир.
Светлана снова окажется Ириной, или станет вдруг Анжеликой, доктор превратится в лесника, а школа… Шатов скрипнул зубами.
Лучше бы школа ему только примерещилась. Вот разговор с Драконом – точно бред. Вот пусть и школа будет бредом. Кошмарным сном. Визжащие от удовольствия дети, беспомощное тело на операционном столе, пятна крови на белых халатах… Этого не могло быть на самом деле. Шатов застонал.
Он все равно не сможет лежать вот так, до бесконечности вслушиваясь в тишину и молясь о том, чтобы все жуткое, случившееся с ним вчера, было только бредом. Все равно придется вставать. Вставать и идти. Идти и встречаться. Встречаться и…
Не хочу. Я знаю, что снова все повторится… И не хочу, чтобы все повторилось. Кузнечик, ветер, трава…
Стоп.
Шатов прислушался. Тишина. Полная, кромешная тишина. Не так, как в прошлый раз. Тогда Шатова окружала тишина, состоящая из шороха веток, стрекотания кузнечика и пения жаворонка, из набора звуков, который все именуют тишиной только по привычке. Сейчас же тишина была именно ватной, непроницаемой, состоящей из молчания, из полной глухоты.
Что-то изменилось, подумал Шатов. Что-то все-таки изменилось. Может быть, он, наконец, вырвался из замкнутого кольца? Может, бред отступил, и теперь можно снова подчиняться законам логики, а не следовать приказам зарождающегося безумия?