Зубы дракона

Крайтон Майкл

Шериф сплюнул табак:

– Вполне справедливо. Сделайте так, чтобы ваш отец ответил мне по телеграфу, и я извинюсь.

– Я не могу этого сделать, – сказал Коп.

– Почему же?

– Я уже сказал вам – мой отец умер.

– Вы принимаете меня за дурака, – заявил шериф и схватил Копа за воротник, чтобы втащить в камеру.

Наградой

ему было несколько молниеносных ударов, которыми Коп свалил его на землю. Коп принялся пинать шерифа, пока несчастный катался в пыли, а Штернберг и Исаак кричали:

– Пожалуйста, профессор!

И:

– Довольно, профессор!

И:

– Опомнитесь, профессор!

Наконец Исаак ухитрился оттащить Копа; Штернберг помог шерифу встать и отряхнул с него пыль.

– Простите, но у профессора ужасный характер.

– Характер? Да он опасный человек!

– Что ж, видите ли, он знает, что эту телеграмму послал вам профессор Марш, присовокупив к ней взятку за арест Копа, и ваше несправедливое поведение его разозлило.

– Не понимаю, о чем вы говорите, – без убежденности пробормотал шериф.

– Дело в том, – сказал Штернберг, – что в большинстве мест, куда отправляется профессор, он сталкивается с проблемами, которые создает ему Марш. Их соперничество длится уже годами, они оба с готовностью могут это признать.

– Я хочу, чтобы все вы убрались из города! – закричал шериф. – Слышите меня, вон из города!

– С удовольствием, – ответил Штернберг.

Они выехали со следующим же дилижансом.

От Франклина им предстояло шестисотмильное путешествие на дилижансе «Конкорд» к форту Бентон, территория Монтана. Джонсон, который до сих пор не испытывал ничего утомительней езды в железнодорожном вагоне, предвкушал романтику поездки в дилижансе. Штернберг и другие лучше знали, чего ожидать.

Путешествие оказалось ужасным: десять миль в час,

день и ночь, остановки только для того, чтобы перекусить – каждая трапеза по оскорбительно дорогой цене в целый доллар и отвратительная. И всякий раз, когда дилижанс останавливался, все говорили о проблемах с индейцами, о перспективе быть оскальпированными, так что, если Джонсон и желал отведать заплесневелого бекона из остатков армейских запасов, прогорклого масла и хлеба недельной давности, подававшихся по время остановок, он терял аппетит.

Пейзаж оставался однообразно-тоскливым, пыль – едкой; на всех крутых подъемах приходилось идти пешком, днем или ночью. Спать в громыхающем подпрыгивающем экипаже было невозможно, и запас химикалий Джонсона протек, так что однажды «на нас полился ласковый дождик из соляной кислоты, капли которой вытравили дымящийся узор на шляпах джентльменов и исторгли замысловатые проклятия из всех, кого это коснулось. Дилижанс остановили, и кучер выдал еще не израсходованные нами проклятия. Виновницу-бутыль заткнули, и мы продолжили путь».

Кроме группы Копа единственным пассажиром дилижанса была миссис Петерсон, молодая женщина, жена армейского капитана, квартировавшего в Хелене, Монтана. Миссис Петерсон, казалось, не испытывала особого восторга из-за предстоящего воссоединения с мужем; честно говоря, она часто плакала. Она то и дело разворачивала письмо, читала его, вытирала слезы и снова его прятала. На последней остановке дилижанса перед Хеленой она подожгла письмо и уронила на землю, где оно превратилось в пепел.

Когда дилижанс добрался до Хелены, ее официально встретили четыре мрачных армейских капитана и увели прочь; женщина, выпрямившись, шагала между ними.

Остальные уставились ей вслед.

– Наверное, он умер, – сказал Жаба. – Вот из-за чего все это. Он мертв.

Конец ознакомительного фрагмента.