Зубы Урсуна
Шрифт:
Царица нахмурилась:
– Вы посол императора в Кислеве или нет?
– Посол, – согласился Каспар.
– А раз вы его посол, то говорите от его имени, не так ли?
– Да, так. – Каспар понял, что попал в умело расставленную ловушку, но теперь уже не знал, как выдернуть голову из петли.
– Тогда скажите мне, что сделал бы ваш император, если бы ситуация была иной, если бы Империю раздирала война, а ему бы предложили бросить свою страну, пока враги убивают его людей и сжигают их дома?
Каспар помедлил, прежде чем заговорить, хотя твердо знал ответ на вопрос царицы.
– Он
Царица кивнула и улыбнулась так, словно точно знала, какой ответ даст Каспар. Она поднялась с трона и обратилась непосредственно к представителям императора:
– Можете передать своему правителю, что я благодарю его за приглашение, но, к сожалению, должна отклонить его. Мне надо спасать свою землю, и я не могу оставить ее, когда северные племена идут на нас войной. Я пошлю с вами в Альтдорф моих самых верных слуг, и они будут говорить на предстоящем совете от моего имени.
Царица грациозно поклонилась мужчинам, повернулась и так же изящно удалилась за золоченые двери, туда, откуда пришла; ее телохранители последовали за ней. Когда тяжелые створки захлопнулись, рыцари в бронзовых доспехах открыли вход, ведущий в вестибюль Зимнего Дворца, и застыли на страже по обе стороны коридора. Отпущенные таким образом, Каспар и его соотечественники уныло покинули Зал Героев под неизменными взглядами царей и ханш Кислева.
Каспар покачал головой, когда к нему бросился грум, чтобы забрать поводья Магнуса, спешился и сам повел коня к конюшне возле посольства. Заметив, что сопровождавшие его во дворец стражники застонали при мысли о том, что возвращение в тепло посольства откладывается, он бросил им:
– Идите. Я недолго.
Охранники с радостным видом удалились, предоставив Каспару самому открыть скованную морозом дверь конюшни и ввести мерина внутрь. Он замерз и устал, но нервы посла были слишком натянуты, чтобы думать сейчас о сне. Он нагнулся, поморщившись от хруста в колене, расстегнул подпругу Магнуса, снял с коня тяжелое кожаное седло и повесил его на ближайшие перила.
Посол скормил коню пару горстей зерна, затем взял жесткую щетку и принялся чистить своего скакуна, приводя в порядок его шкуру и расчесывая гриву, каждым движением снимая с себя стресс минувшего дня.
Хоть он и знал, что не мог дать царице никакого другого ответа, Каспар размышлял о том, захочет ли император посмотреть на случившееся с этой же точки зрения, когда Мишленштадт и Ботнер вернутся в столицу и доложат правителю об отказе Ледяной Королевы присоединиться к Конклаву. Спицзанер и эмиссары, покидая Зимний Дворец, были в ярости.
– Да проклянет тебя Сигмар, фон Велтен! – ругался Спицзанер, его обычно бледное лицо побагровело от гнева. – Ты хоть представляешь, что наделал?
– Я не сказал ничего, чего бы царица не знала, – заметил Каспар.
– Дело не в том, – сказал Мишленштадт, изо всех сил стараясь, чтобы голос его звучал ровно.
– Да, не в том, – согласился Ботнер, качая головой. – Посол – это не просто глас императора при чужеземном
– То есть я должен был солгать?
Ботнер вздохнул, словно его вынуждали объяснять нечто очевидное слабоумному дурачку:
– Мы живем в темные времена, посол, и иногда ценности, которые мы лелеем в мирное время, скажем так, видоизменяются в пору раздоров. Если мысль о том, чтобы солгать, оскорбляет вас, вы могли бы просто не говорить определенной правды, способной повлиять на решение царицы.
– Не говорить правды? С каких же пор это не является ложью? – осведомился Каспар.
– В придворной политике это отличие иногда весьма существенно, – сказал Мишленштадт.
– Она не поехала бы в Альтдорф вне зависимости от моих слов.
– Мы не знаем этого наверняка, фон Велтен! – рявкнул Спицзанер. – Не сомневайтесь, император услышит о том, что случилось сегодня.
– Не сомневаюсь.
Каспар устал уже от самого голоса Спицзанера. Генерал и эмиссары, не сказав больше ни слова, разъехались по своим городским квартирам в сопровождении солдат-алебардщиков, покинув Каспара и его охранников, направившихся через площадь Героев к посольству.
Ночь была холодной, но без того пронизывающего мороза, властвовавшего всю зиму, и хотя зима еще не разжала ледяной хватки, стиснувшей Кислев, ясно было, что она определенно отступает.
Каспар работал в поте лица, поэтому, закончив чистить Магнуса, ощутил на своей коже покалывание морозца. Он набросил на спину коня толстое цветастое одеяло, чтобы оно согревало животное всю ночь, и вышел из конюшни, тщательно задвинув за собой щеколду.
По слякоти двора посол побрел к черному ходу здания, которым пользовались слуги, решив перекусить и хлебнуть немного квасу. Каспар толкнул дверь, удивив своим появлением собравшихся в задней комнатушке играющих в карты слуг. Они засуетились, делая вид, что очень заняты, но Каспар велел им вернуться к игре и, сам стащил сапоги и сбросил плащ.
Задумав отнести в свою комнату легкий ужин, он тихо выругался, вспомнив, что в посольстве нет кваса; Софья позаботилась о том, чтобы спиртное, все до капли, вылили в сточную канаву, дабы не искушать Павла.
Каспар пожал плечами. Что ж, наверное, это к лучшему; в данный момент алкоголь – последнее, что ему нужно. Возможно, сегодня вечером он вбил завершающий гвоздь в крышку гроба своей карьеры посла, но будь он проклят, если собирается встретиться с последствиями случившегося с похмелья. Он отрезал несколько ломтей хлеба, сыра и ветчины, приготовил сладкий травяной отвар, взял свечу и, прихватив все это, зашагал вверх по лестнице в свою спальню.
Коридоры тускло освещали сальные огарки, мигающие на дующем снизу сквозняке, здесь было тихо, и Каспар этому радовался. Он не желал сегодня ни с кем разговаривать – хорошо бы просто урвать пару часов сна до того, как забрезжит рассвет.
Он открыл заднюю дверь своих покоев и поставил ужин на столик возле кровати. Посреди постели виднелся округлый выступ – бронзовая грелка, наполненная горячими углями, согревала простыни. Посол наклонил свечу, взятую из кухни, чтобы зажечь лампы по бокам от кровати.