Зултурган — трава степная
Шрифт:
— Ты что тут делаешь? Почему выскочил из кибитки? Хозяин что-то бормочет, недовольный.
— Меня тошнит, Вадим. Не подходи близко. О… — простонал он. — Разве ты не видел, как хозяйка брала масло, облизывала пальцы, как вытирала пиалы какой-то онучей…
— Удивляюсь я тебе, — сказал Вадим улыбнувшись, — говоришь, не впервой здесь, а до сих пор не привык… Нельзя их винить во всем, кругом жуткая бедность. Ну, ладно, вставай, хлебни холодной водицы, пройдемся с Цереном по степи, за околицу. Поднимайся! — Вадим тронул друга за плечо.
Прошли мимо кибитки Лиджи. Следующая за ней даже в темноте выделялась мягкой белизной. С южной стороны селения она стояла крайней и как бы вела за собой весь хотон, а сейчас, в ночном сумраке, напоминала гору со снежной вершиной. Кто-то, распевая, на всем скаку подлетел к ней, две тени вышли встретить
— Это Бергяс, — зашептал Церен. — Староста всего хотона. Где-то в гостях был, хмельной.
Спутники Церена не поняли, отчего мальчик прячется. Боится Бергяса или так уж сильно уважает его?
Когда они выбрались за околицу и оказались в открытой степи, Церен стал рассказывать по просьбе Вадима и Бориса о себе.
…В год его, Церена, рождения на Шорву обрушился страшный зуд [8] . С весны, как только растаял снег, до самой осени не было ни одного дождя. В мае подул «астраханец» и высушил степь. Уже в самом начале лета от зноя земля потрескалась. Овцы остались без корма. Бергяс угнал в Царицын половину своего скота, продал купцам. Другую половину разделил на две части, одну оставил дома, у него-то был небольшой запас кормов, другую отправил на зимовку к Черным землям с отцом Церена Нохашком. Отец взял с собой коня и трех коров, дома для пропитания семьи оставил двух овец. Другие жители хотона тоже угнали скот на Черные земли, оставили только дойных и стельных коров. Как назло, в ту зиму, уже в месяц гал тяялгн [9] на Черных землях, где снегу почти никогда не бывает, а если и выпадет небольшой, скот разгребает его без труда и пасется всю зиму, — а в ту зиму, как назло, выпал снег по пояс человеку. Он лежал до самой оттепели. А в середине цаган-сар [10] началась метель и бушевала целую неделю. Зуд унес все поголовье. Отец Церена и другие люди вернулись домой с веревками в руках и пустыми торбами за плечами. Но как-то нужно было жить. Бог дал скот, бог его взял… Вместе с павшим скотом уходят все грехи. Бог не без милости. Наступят другие времена… Так говорили калмыки.
8
Зуд — бескормица.
9
Гал тяялгн — ноябрь; буквально: жертвоприношение огню.
10
Цаган-сар — первый день весны, праздник весны, отмечается у калмыков в середине или конце февраля.
Много горя и слез увидели жители хотона Бергяс в тот год барса. Почти у половины семей не осталось ни овцы, ни коровы. Как жить в калмыцкой степи без скота? Отец Церена побыл дома три дня и в ночь ушел. Куда — даже матери не сказал ничего толком. Да и сам он не знал, куда пойдет и где будет искать спасенья для семьи. Велел ждать вестей через месяц. Ушли с ним еще двое. Вернулись через два с половиной месяца. Отец привез две торбы муки и немного денег. В его отсутствие умер четырехлетний сын, младшенький Церен еле живой лежал в люльке; от матери только и осталось — кожа до кости, черные веселые глаза ее потухли. Отец решил уехать из хотона. Нанял подводу, погрузил жалкие пожитки, Церена и больную жену.
Десять лет прожили они в казачьем хуторе. Отец пас станичный скот. Заработал денег, купил трех коров, коня, обжился. Но заедала тоска по родной степи. Так и не научился говорить по-русски — только с пятого на десятое. И вот в прошлом году, когда выпал первый снег, сдал хозяевам скот и вернулся в родной хотон. Двадцатого числа месяца зул [11] все они как раз проезжали через Дунд-хурул [12] , заночевали у родственника-монаха. Багше отец преподнес подарок — мешок пшеничной муки, кусок сала, пять метров ткани, два горшка топленого масла и двадцать рублей денег, чтобы тот прочитал молитву по давно погибшим родителям,
11
Зул-сар — декабрь.
12
Дунд-хурул — центральный монастырь.
13
Гавг — чтение молитвы, чтобы продлить жизнь.
14
Гелюнг — монах.
— Десять лет ты прожил вдали от своего рода, от монастыря, от степи. Из восьми твоих детей в живых остались сын и дочь, — начал выговаривать Нохашку багша. — Мальчик скоро превратится в мужчину. Если ты и дальше будешь вдали от сородичей — забудет он свой язык и, чего доброго, напялит на шею крест… Мой совет тебе — постарайся вернуться в свой род, пока не наступил год барса. Минувшие годы были страшными для всех нас, это правда. Но сейчас люди перебедовали, стада их пополнились, в кибитки пришел достаток.
Слово багши считалось непререкаемым. Нохашк возвратился в степь. Но возвращение для него оказалось роковым. Вскоре после переезда Нохашк заболел и умер. И Церен остался с матерью и сестренкой.
Прежде чем гости переступили порог жилья Нохашков, мальчик счел нужным пояснить:
— Сейчас наш джолум дырявый и невзрачный. Но зато дом, где зимуем, лучше всех. Когда переехали с Дона, отец продал две коровы и сложил мазанку из самана. Этому он научился у казаков. Завтра вы на нее посмотрите. Если не считать кибитки старосты, наш дом самый просторный в хотоне, большой и светлый, на три окна… Только беда вот: сестренка расхворалась… Такая послушная, умная девочка, а не убереглась, схватила простуду. Теперь вот который уже день ничего в рот не берет, кроме воды кипяченой — так велел Богла-багша.
Церен рассуждал о страданиях сестры с озабоченностью взрослого.
— Как зовут твою сестренку? — спросил Вадим.
— Нюдля. Ей восемь лет, — ответил Церен.
— А кто сказал, что она умная?
— Мать говорит, да и все, кто ее увидит.
— Ну, хорошо. Проведи в свой джолум. Я хочу посмотреть сестренку, — сказал Вадим.
— Зачем?
— Он доктор, лечит больных людей, — объяснил Борис.
— Не надо к нам ходить! — испуганно произнес Церен. — Русские доктора могут лечить только те болячки, что на виду. А что внутри человека, доступно лишь священнику. Он знает молитвы.
— Разве ты видел когда-нибудь русского доктора?.. Знаешь, что он может?
— Никогда не видел.
— Зачем глупости повторяешь? — спросил Борис.
— Так всегда говорит Богла-багша. Когда у человека много грехов, у него появляются болезни. Если веруешь в бога, знаешь молитвы и поступаешь, как велит священнослужитель, болезнь отступится сама, уйдет.
Мальчик твердил это как заученный урок.
— Пусть будет по-твоему. Но я все-таки хочу взглянуть на сестренку, — настаивал Вадим.
Церен согласился не сразу:
— Мама заругает.
— Мы скажем, что не ты привел, сами пришли.
— Тогда идемте! — почти обрадовался Церен.
Кибитка Лиджи показалась Вадиму и Борису тесной, неуютной и грязной. Но войдя в джолум Нохашка, они увидели нечто похожее на логово. Справа от входа на кошме лежала и стонала маленькая исхудавшая девочка. Да и можно ли назвать входом узкий лаз, едва прикрытый лохмотьями. Когда гости протиснулись, согнувшись вдвое, пожилая женщина, сидевшая на куче шерсти возле барана, что-то испуганно спросила у Церена. Сын наскоро все объяснил ей, смущенно поглядывая на пришедших.