Зуп на краю дороги

Романецкий Николай Михайлович

Рута представила себе, как вот так же лежал тут Рэдрик. Ведь наверняка лежал. И не один раз. Поглядывал в сторону дороги и честил про себя патрульных. Для них у Рэдрика приличных слов не находилось. Самое мягкое - "жабы".

В мясной лавке говорили, что патрульные раньше боялись живых покойников. Но теперь вот не боятся. Наверняка пялятся на сидящего у креста, потому что прожекторный луч больше не метался по кладбищу. Залитая светом фигура была неподвижна. Впрочем, если бы она и шевелилась, Рута все равно бы не испугалась. Какие тут страхи, после того, как папаня уже не раз побывал у них в доме? Рута даже привыкла к нему. А что такого? Да, поначалу был запах, но его вполне можно было терпеть. Потом запаха

не стало. Рэдрик усаживал папаню за стол, наливал себе и ему порцию и начинал рассказывать. Пробегая мимо гостиной по своим домашним делам, Рута краем глаза видела эту картину, и ей вдруг начинало казаться, что у них в гостях действительно Рэдриков папаня, тот, которого она уже плохо помнила, шумный, не слишком злой пьяница, который когдато вполне мог ущипнуть ее за намечающуюся грудь или ласково шлепнуть по мягкому месту.

Во всяком случае Рэдрик относился к мумику как к настоящему папане. Первое время Рута не понимала этой игры, но потом до нее дошло, что ею, этой игрой, муж защищается от своей жизни. А Мартышка и вовсе частенько сиживала рядом с "дедом", положив ему голову на плечо и глядя сквозь увлеченно говорящего отца. И было совершенно непонятно, понимает она его слова или нет. По ее глазам определить было совершенно невозможно. Да и глаза ли это были?..

Рута шумно вздохнула и поползла дальше. Дорогу по кладбищу она помнила наизусть, а потом, когда начнется спуск к лощинке, можно будет зажечь фонарик и посмотреть карту. Не было бы сзади этих "жаб", можно было бы на нее и сейчас взглянуть.

Освещенная лучом прожектора фигура вдруг шевельнулась, встала и пошла по направлению к Руте. Тут же стало ясно, что это женщина, высокая и костлявая, с покрытой черным платком головой. Рута поняла, что к ней идет ее умершая мать, и чуть было не вскрикнула.

Но нет, это была не мать. Черная фигура медленно переставляла похожие на ходули ноги. Походка ее показалась Руте странной, и через мгновение она поняла - почему. Макушка у женщины двигалась совсем не как у идущего по неровностям человека. Словно бы ноги у женщины вытягивались и сокращались, подстраиваясь под могилы и дорожки, так, чтобы макушка вырисовывала в воздухе прямую линию. А потом вновь налетел ветерок, и черная юбка заполоскалась по ногам "идущей" женщины.

Рута, вздрогнув, замерла. И женщина тут же исчезла. Ни упала наземь и не растворилась в ночи, а просто исчезла. Словно мрак, сгустившийся вокруг прожекторного луча, разинул пасть и единым махом пожрал ее.

Рута тут же забыла о ней. А потом обнаружила, что ни разу не вспомнила о Мартышке. Пока добиралась до кладбища, Мартышка постоянно стояла перед ее глазами, заросшая золотистой шерсткой, с огромными темными, без белков глазами. Молчаливая и ничего не понимающая... Вина Рутина и беда, дочка сталкера, жуткое порождение Зоны.

Руту аж озноб пробрал. Как же она могла забыть о дочке?!

А потом она поняла, что думать о Мартышке здесь, в Зоне, уж совсем сверх ее сил. Она вспомнила, какое выражение лица было у бабы Кати, когда Рута попросила посидеть ее с ребенком. Осуждала ее баба Катя, ох как осуждала! Но разве объяснишь бабе Кате, что без Рэдрика не только ее, Руту, но и Мартышку ждет не жизнь. Рано или поздно заберут ее, девочку мою, в Институт, как пытались увезти туда Рэдова папаню. Тогда Рэд спустил их всех с лестницы. А что сможет сделать она, Рута?

Баба Катя оказалась удивительной женщиной, не чета тем, кто трепал Руте нервы в старом доме. Конечно, понять соседей было можно, наверное, Рута и сама бы вела себя на их месте подобным же образом. Наверное...

Баба Катя явилась знакомиться в тот же день, когда Шухардины переехали в собственный дом. Рэдрик встретил соседку ох как неласково. Попросту же говоря - попытался отшить так, чтобы и дорогу к ним забыла. Но баба Катя пришла на другой день. На третий - тоже.

Рута и сама не поняла, почему подобное произошло, но незаметно соседка стала для нее если не матерью, то сродни старшей сестре. А потом, сообразив, что баба Катя относится к Мартышке совсем не так, как соседи по старому дому, оттаял постепенно и Рэдрик. Ведь в душе-то он был мужиком добрым, это Рута давнымдавно поняла, едва познакомившись с ним. Будь он по-настоящему злым, таким, каким пытался предстать перед окружающими, Рута бы наверняка в него не влюбилась. Она терпеть не могла злых людей. Впрочем, они ей платили той же монетой... Сначала Рута подумала, что соседкой движет исключительно болезненный интерес к Мартышке есть, говорят подобные люди, - но потом обнаружила, что баба Катя попросту жалеет Марию. А через некоторое время смекнула: для соседки всяк, кто явился на свет, есть богоугодное создание. Уж такой она, баба Катя, уродилась. И потому, собираясь в Зону, Рута за Мартышку была спокойна.

Баба Катя быстро догадалась, чем промышляет новый сосед. Более того, она не раз пыталась втолковать ему, что делом он занимается богопротивным. Рэд отшучивался, а когда соседка уходила, ворчал: "Тоже мне второй Гуталин нашелся!" Рута в их разговоры не лезла. Все, что у нее наболело, она Рэду давно уже высказала. Если бы это хоть чуть-чуть могло изменить его!..

Как бы то ни было, когда Рэдрик уходил "на рыбалку", баба Катя скрашивала невыносимое Рутино одиночество. С нею не требовалось все время соблюдать дистанцию, как с Димкой Нулиным. И дело вовсе не в том, что Дим-Димыч многое за авансы мог бы принять, а Рэд, как напьется, бывает ревнивым и злым. А чего злиться? Как будто может найтись мужчина, который отважится залезть к Руте в постель!

Однажды, когда Рэдрика не было уже вторые сутки, баба Катя разговорилась. Начала как обычно:

– Твоего нету?

– Нету.

– Там?

На этот вопрос Рута всегда отвечала одинаково:

– Гуляет где-то.
– Но сегодня добавила: - Может, в "Борще" время проводит, а может, еще где. Мужик он и есть мужик. Его к юбке не привяжешь.

– Да, не привяжешь.
– Соседка покивала.
– И не привязывай. Я вот своего Витеньку пыталась привязать. Был у меня сынок, Витенька...
– Она, поперхнувшись, замолкла.

Молчала и Рута, чистила картошку, как будто и не слышала ничего.

– Муж-то мой бросил нас, - сказала наконец баба Катя.
– В Европу сбежал, еще до Посещения это случилось. А я дура была... Может, не привязывала бы к себе Витеньку, и не стал бы он сталкером. Я же еще и скандалы ему всякий раз закатывала, когда он в Зону уходил. Не понимала, что он таким образом самостоятельность пытался проявлять. А в последний раз и вовсе родительское напутствие дала...
– Она протяжно вздохнула. И вдруг всхлипнула.

Вновь воцарилось молчание. Надо было нарушить его, спросить хоть глупость какую-нибудь, но у Руты словно язык к небу прирос. Она даже картошку чистить перестала. Звук текущей в мойке воды показался ей настолько оглушительным, что она осторожно привернула кран.

Потом соседка сказала:

– Когда он уходил, я и говорю: "Лучше бы ты вообще там поселился, в этой своей Зоне! Хоть бы душу перестал мне выматывать..." А он и отвечает: "Поселюсь, раз тебе так хочется". И ушел... Кличка у него была "Очкарик". Потому что он туда в очках ходил. Больше я его не видела. Рассказывали, в тот раз он с Битюгом отправился, с Барабашем. Вроде как к Золотому шару пошли... Я потом к Барабашу-то бегала, но он меня и на порог не пустил. Сказал, не знает ничего, а Витеньку уже неделю не видел. Она опять вздохнула, повозила ложечкой в чашке с остывшим чаем. Так что ты не трепли нервы своему. Терпи, раз уж за сталкера вышла. И Богу молись. Я-то не молилась, не верила тогда. Уж потом... Может, Бог-то меня и покарал.