Зверь бездны
Шрифт:
— Тише! — прошептал Алексей.
Группа замерла, вжавшись в стены. По торцевой стене, там, где коридор изгибался под прямым углом, скользнул фиолетовый луч.
— Запалились, — одними губами вывел Кобальт. — Ловушка!
— Уходим! — скомандовал Алексей.
Фонарик помигал и потух, но в подземной норе шло настороженное, сосредоточенное движение. Зверь Бездны проснулся и теперь разворачивал свое тулово навстречу горстке смельчаков, заползших в его владения. В подземных коридорах короткими перебежками продвигались боевики.
Уходили через боковые коридоры — шхеры. Через несколько быстрых перегонов по кирпичным
— Свяжись с нашими… Что у них?
Кобальт включил рацию:
— Бой, бой у них, в Манеже, на всех этажах!
За поворотом мелькнул тусклый плавающий зрачок коногона.
— Мы псковкие, мы пробьемся, — раздался знакомый тенорок. Размалеванный под «коммандос» Петёк потрясал трофеем — новым, блестящим от смазки «калашом».
— Петёк! Все комиссаришь, мурло окаянное?
— А куда деваться? Первая группа в катакомбах напоролась на боевиков, вторая подоспела и выдавила их в Манеж, теперь на всех этажах отстреливаются. Вы идите в обход, а мы вас прикроем!
— Прикроете, когда будет чего прикрыть. А пока идем одной группой.
Отдавая приказания, отслеживая подземелье, Алексей и разумом и чувствами был далек от пылающих этажей, подвалов и смрадных сливных колодцев. Его душа одиноко парила над городом, раскинув крылья и поймав встречный ветер, она взмывала выше и видела дальше. В ночной синеве, в предутренних туманах талыми свечками вздрагивали города и деревеньки, светились озера. Где-то там, в сердце лесов, его любили и ждали.
Он знал, что проживает свой последний час, что он не волен отвратить смертный удар. Он — лишь звено кольчуги.
Звенья этой кольчуги незримы, как слова молитвы, и каждое звено крепится с другими четырьмя особым секретом: сверху вниз так, как роднится человек со своими пращурами и потомками в единой цепи времени. Слева направо, по горизонтали, соединяется он с друзьями и близкими в яви земной. И нет прочнее и крепче уз, чем звенья этого креста.
В подземной сауне на самшитовой лежанке млел Беслан. Пышногрудые гурии вились над ним в облаках приторных благовоний. Прикрыв воспаленные глаза, он впитывал прикосновения легких, влажных, точно смазанных маслом тел. Немногие из воинов Ислама познали это блаженство уже при жизни. Большинство увидят рай только за дверью глиняного склепа-мазара, спецморга, за порогом затерянной могилы или на дне фугасной воронки.
«Вы раскололи камень в сердце Москвы», — он вспомнил язвительную усмешку на румяных губах и презрение, с которым эта девчонка смотрела в его глаза, глаза господина… Да он сумел построить огромный маховик, совершенный механизм высасывания денег из воздуха, и каждый поворот колеса осыпал его золотым дождем. Когда он думал об этом колесе, смазанном кровью, он ликовал от безнаказанности и презрения.
Внезапно по кафельному полу и стенам в драгоценной мозаике пробежала дрожь, и сразу тысячи черных пауков заметались по пестрым изразцам. Стена почернела, вспухла и осела под взрывной волной. Обрушившиеся плиты открыли вид на преисподнюю, полную огня и дыма.
— А теперь, Горбатый, я сказал: Горбатый! — вопил Петёк.
Он вжал Беслана в кафель пола и приставил к его виску ПМ.
— Мы не воюем с безоружными, — Алексей отвел дуло пистолета. — Позор для него страшнее смерти. Свяжите его и бросьте здесь, как овцу.
— Здесь
Коногоны меркли в пороховом дыму, легкие распирало удушье. Отстреливаясь, рыцари уходили в подземелье. Петёк и два добровольца остались охранять коридор со стороны оружейного склада. Алексей прикрывал отход своей группы, короткими очередями отсекая боевиков. В спину ударило взвихренное пламя, сбило с ног и швырнуло на битый кирпич. Смерч из раскаленной пыли и осколков накрыл идущих уже на подступах к либерее.
Мраморные этажи Манежа, тесные терминалы, глухое подземелье, загаженные катакомбы уже не были земляной норой, историческим колодцем. Это поле боя не принадлежало земле. В кровавом сгустке исторических ошибок, героизма и ненависти, в неистребимой жажде главенства барахтались два народа, посылая на смерть своих сыновей. И каждый, кто стрелял во тьму, выслеживал врага за поворотом подземного хода, понимал, что эта война никогда не кончится. Она будет продолжаться на земле и в небе, в каждом рождении и в каждой смерти, до тех пор, пока не явится людям бессмертная истина и не бросит свой покров между враждующими, и лишь тому, кто разрубит этот узел, пульсирующую пуповину земного бытия, будет дарована и земная власть, и небесная свобода.
Кобальт не заметил мину-растяжку под ворохом пыли и кирпичных обломков. По коридору хлынул раскаленный воздух, взрывной волной людей опрокинуло на пол и завалило щебнем и горячей пылью. Но слепой Отшельник уцелел и мог самостоятельно двигаться дальше. Кобальт корчился, зажимая руками осколочные раны. Алексей опустился на колени, ощупал его грудь под портупеей. Камуфляж Кобальта быстро темнел от крови. — Идите… Близко уже… Потом подберете, — прошептал он.
Гортанный окрик в конце тоннеля перекрыли выстрелы. К последнему колодцу-шурфу Алексей и Отшельник пробивались с боем. Оставив этажи подземного супермаркета, боевики уходили в катакомбы под городом. Стрелять в узких коридорах с бетонированными стенами было смертельно опасно. Пули рикошетили от стен и потолка, сверху срывались кирпичи и куски бетонной облицовки, рушились горы пыли и песка.
Коногон погас. Оглушенный собственным выстрелом, Алексей не слышал, как в слепой тьме со спины на него набросилось сильное, цепкое тело. Саданув под челюсть прикладом, боевик передавил горло. Отжав приклад, Алексей извернулся, вырвал автомат и ударил рамой в невидимое во тьме лицо, слыша хруст костей. Он добил врага выстрелом в упор, зажег запасной фонарик и оглянулся на Отшельника. Отшельник стоял у стены. На нем по-прежнему не было ни одной царапины, только светлое рубище было покрыто копотью и местами прожжено. В темных лабиринтах слепой Отшельник двигался уверенно, словно его вело особое зрение.
— Ложись! — Алексей с разворота сшиб Отшельника и успел прижать к полу, прикрывая его от секущих осколков. По коридору катилась цепь взрывов. Кирпичную стену разнесло в комкастую пыль, Алексея и Отшельника смяло взрывной волной и запорошило высоким сугробом.
Оглушительная ватная тишина, какая бывает после взрыва, и разрывающий легкие песок… В кромешной тьме ожил, зашевелился луч фонарика. Луч нащупал засыпанное осколками и песком тело. Алексей вытащил из-под обломков Отшельника, заглянул в его глаза.