Зверь
Шрифт:
Громкий сигнал объявил об окончании матча. Толпа на трибунах начинала бесноваться. Дьяволы выиграли со счетом четыре – один, а это значит, что сейчас среди особо буйных фанатов может начаться потасовка. Поэтому я поспешила убраться с трибун.
Через некоторое время, когда хоккеистам позволили привести себя в порядок после матча, началась пресс-конференция.
За трибуной уселись Ник Эшбрук – левый нападающий Дьяволов и Зверь.
Ник практически не привлек моего внимания, в отличие от Макса. Волосы Пауэлла были все еще влажными после душа, он зачесывал их назад, но непослушные пряди выбивались и спадали на его лоб. Гладковыбритые щеки заалели, что сильно
Я старалась прогонять из своей головы мысли о том, как потрясающе он выглядел, но предатели лезли в мою голову снова, заставляя меня раз за разом скользить взглядом по его прямому носу, сжатым губам и точеному подбородку.
Пауэлл скучающе оглядывал зал для конференций, пока не дошел до моего лица. Темная бровь едва заметно дернулась. Я замерла, пойманная в капкан холодных голубых глаз. В течение нескольких долгих секунд он разглядывал мое лицо, но затем Ник что-то шепнул ему, и тогда Макс потерял ко мне всякий интерес.
– Давайте начнем, – раздался голос представителя команды, и на хоккеистов посыпались вопросы.
Во время конференции я избегала смотреть на него, почему-то Зверь вызывал в моей душе странное волнение.
Лишь раз мне удалось задать вопрос, ведь меня перебивали и игнорировали. Все дело в том, что в этом зале сидели одни мужчины. Было неприятно осознавать, что только меня здесь не считают журналистом.
Я помню истории Робин Херман 19 – журналистки The New York Times. Она активно боролась за права женщин-журналистов в «мужской» среде обитания. Во время работы ей пришлось столкнуться со многими непринятыми вещами в мужских раздевалках. Ее выгоняли, оскорбляли и грубили ей. Хоккеисты могли посмеиваться над ней и ее коллегами женщинами, могли дурачиться: специально выходили из душевой обнаженными, провоцируя, и делали странные непонятные вещи. Как, например, когда игрок одного клуба в присутствии женщин-журналистов сорвал полотенце со своего сокомандника. Враждебное отношение к женщинам-журналистам в хоккее сохранилось, поэтому представительницы прекрасного пола редко шли работать журналистами в мужской вид спорта.
19
Робин Херман – Американская писательница и журналистка. Она была первой женщиной-спортивным журналистом газеты «Нью-Йорк таймс».
Пресс-конференция была окончена и я отправилась на поиски моего Майка, он хорошо сыгрался с командой и внес вклад в первую победу Дьяволов в этом сезоне.
Сама не заметила, как вышла к арене. С десяток персонала Скалы убирали трибуны после матча. Одинокие стаканчики и обертки из-под еды валялись между рядами. В самом низу я заметила чьи-то широкие плечи. Это был Макс. Он сидел в первом ряду и смотрел на лед. Через два сиденья от него, на полу лежали сто долларов одной купюрой. Я тихо подняла их и подошла к Зверю.
– Думаю, мы должны познакомиться, – сказала я, возникая прямо перед ним и загораживая Пауэллу обзор на ледовую арену.
Он долго смотрел на пояс моих свободных джинсов и заправленную в них объемную футболку. Не потому, что его привлекло это зрелище, просто я встала на линию взгляда Пауэлла. Очень медленно, даже лениво, голубые глаза поднялись выше, сталкиваясь
– Лучше не думай, – сказал он.
– Что?
Зверь встал, возвышаясь надо мной, и сунул руки в карманы спортивных штанов.
Мне пришлось вскинуть голову, чтобы смотреть на него. Я невольно вжала шею в плечи от столь сильного давления, которое оказывали на меня его габариты. Никогда не считала себя маленькой. Метр семьдесят – это средний рост. Но Зверь был словно небоскреб, тень от которого падала на маленькую избушку вроде меня.
– Я друзей не ищу, – холодно бросил он.
До меня донесся чистый запах его кожи и мужского свежего геля для душа. Вместе со страхом неизведанного, во мне вспыхнуло что-то еще. Что-то вроде интереса. Каково это дружить с Максом Пауэллом? Всегда ли он засранец или только каждый день?
– Боже упаси стать твоим другом, но раз я буду часто с вами работать, то нужно быть знакомыми, – поспешила ответить я.
В прошлый раз его глаза были замутнены алкоголем, сейчас они ясны, как солнечное утро после долгого грозового дождя. Я вздрогнула, чувствуя мурашки на своей коже.
Это холод от арены так влияет на меня или его взгляд?
– Кому нужно?
– Ты издеваешься? – не понимала я.
– Мы на «ты» не переходили, – справедливо заметил он.
Черт возьми! Я хотела настучать по его большой и самодовольной голове! Какой же тяжелый человек передо мной стоял! Я ему не свадьбу предлагала, а просто познакомиться, потому что я профессионал и хочу со всеми игроками и дирекцией клуба выстроить адекватные, строгие, но теплые профессиональные отношения!
Пересилив то, что ядовитыми потоками заструилось в моей груди, я вытянула руку вперед.
– Меня зовут Перри.
– Как Перри-утконос 20 ? – спросил он, заставляя меня одной фразой прийти в еще большее возмущение.
– Нет! – фыркнула я. – И знаешь, мне не нравится, когда со мной разговаривают в таком тоне.
– Тогда, удачи, Перри-утконос, – бросил он и развернулся, чтобы уйти.
– Я не утконос! – выкрикнула я. – И, кстати, ты уронил сто баксов.
20
Перри-утконос – мультипликационный персонаж мультсериала «Финес и Ферб». Утконос, ведущий двойную жизнь.
Он остановился, пошарил в карманах своих штанов, затем лениво взглянул на меня через плечо.
– Оставь себе, – сказал Зверь.
Ну уж нет!
Я резко подошла к нему и сунула свою руку в карман его штанов, случайно касаясь его бедра и… Даже думать не хочу, чего еще я могла там коснуться, определенно чего-то большого, как и он сам. Это было неловко, мои щеки заалели.
Он обернулся и все с тем же безразличием в глазах, наклонил голову, как бы задавая мне вопрос.
– В такие моменты нормальные люди говорят «спасибо», – напомнила я, маскируя за раздражительностью свою растерянность.
– Я не просил этого делать. Нормальные люди также не делают то, о чем их не просят.
– Это называется вежливостью!
На щеке Макса едва заметно дернулась мышца, как если бы я смогла хоть на секунду вывести его из себя.
– Если после этого ты требуешь благодарности, то к вежливости это не имеет никакого отношения, – сказал он.
Я была так зла, что начал дышать как самый настоящий буйвол, а Макс наоборот казался спокойным и непробиваемым как бетонная стена. Однако никто из нас не решался прервать зрительный контакт.