Зверёк и Лунное окно

Ахметшин Дмитрий

– А где эти болота? Сейчас здесь только снег. А под снегом земля, такая восхитительная, с жучками, росой по утрам, в которой так приятно мочить лапки, с цветами кашки, пахнущими мёдом и… и…

Всё-таки Зверёк очень соскучился по лету.

– Я только что оттуда, – перебил его Ёж. – Ничего такого там нет.

– Знаю, что нет, – грустно сказал Зверёк. – Но всего полгода назад так и было.

Ёж уселся на задницу, отчего начал медленно погружаться обратно в снег. Немного подумав и расправив лапками кисточки на бакенбардах, сказал:

– Мне

это знакомо. История прямо как с моими болотами. Может, ты хочешь вступить в общество тоскующих по родным местам? В нём состоял я, да ещё один бумажный самолёт, который летел-летел, и наконец прилетел. Он сказал, что без полёта его жизнь не имеет смысла и, в принципе, я с ним согласен. Но самолёт прошлым летом запустил с сосны этот несносный бельчонок, новенький в нашем лесу, так что теперь я одинок. Впрочем, мне не привыкать. Без моих болот я одинок даже самым шумным весенним днём.

Зверёк спросил:

– Куда же они делись?

– Это долгая история, – сказал Ёжин с Бажин. – И здесь слишком неуютно, чтобы её рассказывать. В округе открыты какие-нибудь заведения?

– Заведения? – переспросил Зверёк.

– Едальни. Помню, летом работала бобровая харчевня, где подавали пончики со смородиновым вареньем и салат из свежих берёзовых почек. Ещё можно было сыграть в кости с завсегдатаями-бобрами.

– У сэра Призрака всем желающим наливают молока. Ещё у Шкрябла на маяке иногда можно попасть на яблочный штрудель. А в остальное время – просто погреться на солнышке. Мы как раз оттуда.

Ёж тряхнул бакенбардами.

– Да уж, не густо. Но если вам и в самом деле интересно, что случилось с моими болотами – коротко говоря, они просто пересохли. Это было ещё до моего рождения, но я всё равно по ним тоскую.

– Очень-очень вам сочувствуем, – пискнула Кся, но Ёжин, кажется, её не услышал. Сопя и разгребая носом снег, он отправился восвояси.

– Ему здесь понравится, – без всякой убеждённости сказала она и поплотнее закуталась в шарфик. – Нужно только распробовать. Зима – как кусочек сахара. Сначала чересчур сладко и жжётся на языке, а потом даже приятно.

Друзья отправились своей дорогой, глазея по сторонам. Всё в мире встало с ног на голову, все направления вдруг утратили смысл, а обычных обыкновенностей, кажется, не осталось вовсе. Если представить мир огромными песочными часами, то вполне возможно, что ранним утром грохотала последняя упавшая из верхней их части в нижнюю песчинка. Теперь эти часы перевернулись, и олицетворяющая законы природы река внезапно понесла свои воды в другую сторону.

Сойка на нижней ветке молодого дуба стрекотала слишком громко даже для такого необычного утра. Вокруг неё воздух трещал от напряжения, а слушателями выступали сидящие на ветвях сороки, снежные духи, вылепленная кем-то из снега рожица Йена, младшего призракова сынишки, и сам дуб, в силу присущего молодости любопытства выставивший покрытую корой ушную раковину.

– Кошмаррр! – вещала сойка. – Кошмаррр и ужас! Летать стало невозможно.

Небесные потоки сместились, ветры изменили направление, а где-то появилась большая-большая форточка, в которую засасывает всё на свете. Рано или поздно туда засосёт саму Землю. Знайте же, птицы, насекомые (в волнении она забыла, какое сейчас время года), ползуны и скользящие, летуны и летунчики, что теперь, если лететь с запада на восток, тебя будет сносить на девятнадцать градусов в сторону левого крыла. Я сама держала путь к тётушке, на ужиный холм, а вон где оказалась!

Глазами-бусинами она скользнула по собравшимся и горестно уронила перо.

– Если птахи не могут больше летать, это самая настоящая катастрофа! – воскликнула Кся, расстроенная до глубины души.

– Не слышали ли вы утром что-нибудь подозрительное? – спрашивал у собравшихся Зверёк. Почти все отвечали, что слышали, но все показывали в разные стороны. Сороки не сказали ничего полезного, но утверждали, что тени на снегу – не менее странно, чем утренний шум.

– Где это видно, – наперебой тараторили они, – что в одном месте снег темнее, а в другом светлее? Вчера такого не было!

Один детёныш, непонятно какого рода и вида, живущий под корягой, так и вообще сказал, что бурчало у него в животе. Кся признала, что это вполне возможно.

– Эти малыши, стоит их оставить без присмотра, вечно едят всякую гадость. Я знала одного зайчонка, который вечно набивал щёки землёй. Он говорил, что самой вкусной его угощали человеческие дети. Она, де, была в плитках и в смешных шуршащих и блестящих фантиках. Вот уж выдумщик!

– Более беспокойной зимы ещё не случалось, – изрёк недовольный Ёжин, который тоже притопал на шум. – Сначала в мою нору кто-то залил солёную воду, отчего испортились запасы груш, теперь вот вся эта беготня…

«Хорошо бы спросить у кого-то умного, – думал Зверёк. – Или хотя бы кого-нибудь, кто мыслит не так, как другие». Но Ух улетел навестить бабулю в морошковом овраге, а Талисман четыре дня назад погрузился в свою ежегодную медитацию и пробудет бесполезным, болтающимся на ветке куском дублёной кожи до начала весны.

– Нам нужен свидетель, – сказала Кся, которой беготня по лесу тоже порядком наскучила. Ещё минуту назад она играла во всадника и ездового зверька, восседая у папаши на загривке и дёргая за усы, как будто за уздечку, а теперь повисла на его хвосте, обхватив всеми четырьмя конечностями. – Очевидец. Кто-то, кто не спал ночью.

Ёжин фыркнул.

– Скорее всего, сейчас он спит.

И точно. Ни одна летучая мышь в гроте не отреагировала на попытки друзей их разбудить, ни одна из родственниц Уха не соизволила найтись ни в одном дупле, в какое ни заглядывали бы Зверёк с Ксёй. Летом можно набрать целое ведро зверят, насекомых и различных духов, которые бодрствуют ночью, стоит только пообещать им бутербродов со щавелем и черничным джемом. Сейчас же на зов могут сбежаться только волки, которые джемом явно не удовлетворятся.