Зверская ферма - 2
Шрифт:
Советнику бывшего кабана Борьки рыжему Га-Гайсу все это не очень нравилось, и он все время то ссорился, то мирился с гусаком Абрау-Дерсо. Ручных крыс он побаивался и в споры с ними старался не вступать. Его политика заключалась в том, чтобы продвигать своих учеников в помощники к Борьке. Один такой помощник, утенок Кирюшка, сумел ненадолго стать любимчиком Борьки и даже чуть было не отнял мазутную трубу у Шварценморда.
Скотовод Борька перестал передвигаться на задних ножках, да, собственно, вообще перестал передвигаться. Чаще всего он полеживал в доме и лакал свой виски, не обращая никакого внимания на раздраженное шипение гусей в Шиповнике, хмурый вид
Мазутная труба засорилась и некому было ее прочистить. Отстояв трубу от утенка Кирюшки, Шварценморд теперь только делал вид, что заботится о ней, а больше тренировался в прямохождении и употреблении виски. Из-за этого соседние двуногие фермеры стали считать его самым мудрым советником и законным наследником бывшего кабана Борьки.
Лошади все как одна стремились быть избранными на обильные корма в Шиповник и не работали. Волкодавы и легавые совершенно перестали гонять диких крыс, уклонялись от войны с черными котами и тоже наперебой баллотировались в Шиповник, где шипели друг на друга и даже на скотовода Борьку. На этом поприще особенно прославился и снискал одобрение овец отставной волкодав Птичка. Его образные высказывания ("ходить, как козел за морковкой...", "сделать коту козью морду", "для легавых повторяю...", "законное место крысы - капкан") стали пословицами и поговорками. А опальный волкодав Коржик написал с помощью одной гусыни мемуары о своей службе бывшему кабану Борьке и на волне литературной славы тоже избрался в Шиповник.
Другим популярным деятелем стал старый мудрый кабан-прагматик Примус. Он был очень похож на покойного кабана Брешку, при котором всем животным были повышены кормовые пайки. В отличие от пса Птички, Примус не говорил образных слов, а все больше помалкивал. Когда же что-нибудь хрюкал - то делал это очень рассудительно.
Тем временем дикие крысы грызли все подряд - зерно, корнеплоды, засоренную трубу, солому и друг друга. Они объединялись в большие стаи и этими стаями нападали на других животных. В некоторых крысиных стаях стали встречаться какие-то очень крупные особи - то ли убежавшие из питомников Лужка и Абрау-Дерсо гигантские крысы-мутанты, то ли одичавшие легавые псы.
Пока крысы грызли главным образом овец и кур, это никого особенно не трогало. Но однажды они в течение недели насмерть загрызли и объели несколько свиней - и ладно бы из захудалых, но нет - породистых крупных кабанов, и даже одного, только что избранного в Шиповник. Гусь-гуманист Жмурик, правда, авторитетно утверждал, что тот кабан из Шиповника был вовсе не кабан, а такая же крыса-мутант, отбившаяся от своих сородичей...
Прошло еще несколько лет. Животновод Борька совсем спился и помер, встав перед смертью на четвереньки. Накануне он написал завещание, где было названо имя нового просвещенного скотовода, который должен стать его преемником. Завещание это, как утверждали ручные крысы и псы-волкодавы, Борька написал такой куриной лапой, что имя никак было невозможно прочесть.
Гуманист Жмурик (как раз только что объявивший, что он никогда не был ни гусем, ни уткой, а всегда был фермером - потомком просвещенного животновода Джонса) утверждал, что в завещании написано его имя, и требовал графологической экспертизы. Кабаны-прагматики поделились на три группировки: одна настаивала на том, что в завещании назван бывший хряк Лужок, другая что бывший кабан Примус, третья - что все-таки кабан Шварценморд.
Псы-реставраторы лаяли на всю ферму, что просвещенным скотоводом может быть только волкодав,
А тут еще как-то вдруг сгорело сразу три курятника вместе с курами. Двуногие крысы из свиты покойного Борьки заявили, что в пожарах виновны черные коты с отделившейся мусорной кучи. Кучу в отместку подожгли, и она стала чадить на всю ферму. Зато у псов появилось постоянное занятие - ловить взбесившихся от дыма черных котов, за что псам выдавалась повышенная пайка.
В конце концов, кабаны договорились о чем-то с псами, и совместными усилиями завещание было, наконец, расшифровано.
Завещание бывшего кабана Борьки, как оказалось, фактически было развернутой программой дальнейшей гуманизации фермы. Всем бывшим кабанам покойный Борька предписывал выдать субсидии на ремонт свинарников и решительную борьбу с дикими крысами, овцам - провести рекультивацию пастбищ, псам - дать право кусать котов, котят и кошек (в особенности - черных), гусям - обещать повышенное прямохождение, ворону Моисею - поставить большой позолоченный шест в центре фермы и ежедневное корыто с помоями и вымоченными в пиве хлебными корками. Фермера-гуманиста Жмурика покойный Борька завещал назначить торговым представителем на ферме Пилькингтона, а отставного волкодава Птичку - посадить на цепь у задних ворот.
"Успешно провести все эти реформы в жизнь, - говорилось в завещании Борьки, - способен не просто авторитетный гуманизатор, а только истинный просвещенный скотовод, или, говоря иными словами, пахан. Всем необходимым требованиям, которые предъявляются к просвещенному пахану, в полной мере соответствует офицер моей новой охраны Хорек. Хорек, кстати, внес видный вклад в разработку теории просвещенного паханизма, поджог мусорной кучи и борьбу с дикими черными котами".
Инаугурацию Хорька предписывалось провести немедленно после расшифровки завещания.
"Откуда он взялся, этот просвещенный Хорек?" - недоумевали животные. Некоторые говорили, что Хорек - это дальний родственник кабана Шварценморда, другие, что он - ручная крыса из питомника Абрау-Дерсо, а третьи шептали, что он прямой потомок грозного хряка Наполеона.
А помирившиеся гусаки Га-Гайс и Абрау-Дерсо всех удивили совместным заявлением, о том, что Хорек - это белый и пушистый гусь. Но при этом, по их словам, Хорек - мудр как кабан, зубаст как волкодав, и непобедим как стая крыс.
– Какое свинство!
– всплеснула крыльями гусыня Калерия, охрипшая за последние дни от шипения в поддержку преимущественного права Га-Гайса на наследие Борьки.
Ведомые любопытством, все животные собрались на гумне, где им должны были показать белого пушистого Хорька и его инаугурацию.
На помост взобрался, балансируя на задних ножках, худосочный зверек, похожий сразу и на мелкую борзую, и на ручную крысу, и на не успевшего еще разжиреть кабанчика, но с утячьим носом. Это и был будущий просвещенный пахан Хорек.
Некоторые гуси в задних рядах, подстрекаемые охрипшей гусыней Калерией, недовольно зашипели: "Это же борькина крыса! И даже не очень ручная, мы ее раньше видели!".
Другие животные и моргнуть глазом не успели, как одного гуся-смутьяна нечаянно боднул рогом пьяный козел, другого насмерть задавило упавшим на него невесть откуда взявшимся колесом от телеги. А гусыню Калерию закапали жидким пометом белые голуби.
– Я боюсь, что это все неспроста...
– задумчиво прохрипел своим гусям-пессимистам гусак Григорий.