Звезда Альтаир. Старообрядческая сказка
Шрифт:
Испугался и хотел свернуть в кусты, переждать, но потом решил, что негоже сыну славного Додона Гвидоновича бояться каких-то ярыжек. Смело поехал юноша к всадникам и поравнялся с ними.
Ярыжки были неимоверно толсты. Красные кафтаны не застегивались на их раскормленных животах. Так же толсты были и кони государевых слуг. Забулдыга, напротив, был мужичок худой, смуглый, с досиза выбритой головой, свалянной порыжевшей бородой, в шелковой рубахе и разбитых сафьяновых сапогах.
– Палачи! Сатрапы! Душители свободы!
– Заткнись, охальник! Уймись, а то хуже будет! Ужо доставим тебя в отделение, по-другому запоешь, пьяница несчастный! – огрызались ярыжки.
– Добрый молодец! – воззвал мужичок к подъехавшему Ивану. – Взгляни, как бездушные служители закона влекут в свой гнусный вертеп служителя муз. Разве можно так обходиться с поэтом, пока не требует поэта к священной жертве Аполлон?
– За что вы его? Куда? – спросил царевич у ярыжек.
– Это опасный государев преступник: безобразник, шут гороховый, стихотворец и вольнодумец, – буркнул один «палач».
– Он в общественном месте читал непристойные вирши, – добавил другой.
– Не слушай их, молодец! – кричал забулдыга. – Все врут они. Разве презренный кабак – общественное место? Разве мои волшебные стихи – непристойны? Они, свиньи, ничего в виршах не понимают.
– Он же никого не убил, не ограбил. За что вы его тащите на веревке, как паршивого пса? – удивился юноша.
– Не убил? Не ограбил? Он хуже… – засмеялся один «сатрап».
– Он хуже, он штраф не заплатил, – добавил другой.
– Чем платить? Не продается вдохновенье. Мы вольные птицы, а птицам деньги не нужны! – кричал мужичок.
– Не понимаю, что такое штраф? Пеня? Деньги? Давайте я заплачу за него, – предложил добрый Иван.
Ярыжки остановили коней. Пошептались.
– Штраф – рубль! – объявил один «душитель свободы».
– Два! – добавил другой.
Царевич полез в карман за неразменной монетой.
Глава 7
Ярыжки с трудом слезли с коней, развязали забулдыгу и отдали Ивану на поруки.
Когда государевы слуги отъехали на почтительное расстояние, мужичок заругался им вослед:
– Прошедшего житья подлейшие черты! А судьи кто? Вот то-то, все вы гордецы!
Царевич едва унял его:
– Не бранись, а скажи лучше, кто ты.
Забулдыга подбоченился.
– Ты что, молодец, не слыхал обо мне? Я великий поэт Демьян Скоробогатый, служитель муз и Аполлона. Имя мое благоговейно произносится по всему подлунному миру за то, что в мой жестокий век восславил я свободу и милость к падшим призывал. Не слыхал?
– Не слыхал. Не знаю, какой ты поэт, Демьян, а на богатого, уж не прогневайся, ты не похож, – засмеялся юноша.
– Временные затруднения, – подтянул штаны мужичок. – А ты кто такой?
– Иван. Езжу по белу свету по своей надобности. Поедешь
– Отчего не поехать? Поеду! Мне все равно с кем и все равно куда.
– Тогда залезай на круп. Да ты сам залезешь?
– Обижаешь, добрый молодец! Я в гусарах служил.
Демьян лихо вскочил на коня, и Иван тронул поводья. Поехали.
Поэт без устали болтал, расспрашивал царевича о его делах, рассказывал о своей блуждающей судьбе и читал вирши. Царевич охотно поддерживал разговор, хотя и неудобно было это, сидя спиной к собеседнику.
«Занятный человек, – подумал юноша. – Хорошо бы и дальше с ним ехать. Вдвоем все-таки веселее».
Нагнали ярыжек. Их раскормленные кони еле-еле передвигали ноги. Миновали их быстро и молча.
Вечером приехали к большому селу с церковью. Кирпичный храм возвышался над избами, блестя золотыми маковками. Над обшарпанной колокольней кружили вороны. Но Иван не знал, что это церковь. Для него это был большой загадочный дом с башней.
– Чей это дворец? – спросил царевич.
– Это церковь, Божий храм, сюда старухи приходят по утрам, – сострил Демьян.
– Мне туда непременно надо.
– Сегодня уже поздно. Завтра будет праздник, завтра и сходишь. А пока давай попросимся к кому-нибудь на ночлег.
Постучались в одну избу, в другую, в третью. Но везде путникам отвечали одно и то же:
– У нас занято! Завтра ярмарка, народу понаехало! Ступайте к соседям!
Наконец один хозяин пустил ночевать на сеновал. Уже в темноте поужинали хлебом насущным и завалились спать.
Проснулся юноша от странных звуков – будто самый воздух гудел и звенел. Иван растолкал поэта.
– Слышь, что это?
– Зачем разбудил? Это колокола звонят. Народ в церковь созывают. Не мешай спать.
И поэт с головой зарылся в сено.
Царевич решил сходить в храм. Спустился с сеновала, отряхнулся, лихо заломил шапку и пошел на звон.
Церковь стояла посреди села. На площади вокруг нее уже собиралась ярмарка. Продавцы спешили к своим лавкам, будущие покупатели – в храм. Мужики в праздничных армяках и бабы в нарядных сарафанах входили в церковь и выходили из нее. Сотни голосов гудели на площади, а над ней весело трезвонили колокола.
Юноша с любопытством вошел в храм. В нем было душно, сумрачно и приторно пахло ладаном. Народу набилось так много, что нельзя пройти вперед. Иван не мог ничего разглядеть или расслышать. Только невнятное глухое пение доносилось до него.
Не успел царевич переступить порог церкви, как на него набросилась старуха в черном платке:
– Ах ты басурманин! Ах ты гицель проклятый! Сними шапку! Куда в шапке поперся!
Юноша оробел и живо сдернул шапку. Старушка не унималась:
– Куда пошел? Сейчас ходить нельзя. Вот кончат петь, так ходи, куда хошь. Что варежку разинул? Что бельма вытаращил?