Звезда Давида
Шрифт:
– Дедушка Георгий, ты много фашистов убил?
Старик тяжело вздыхает и смотрит на горы вдалеке. Обводит взглядом детей и вдруг откидывает седые волосы со лба. На морщинистой коже выжжена звезда Давида…
Молчат дети. Молчит старик. Звезда становится все ярче и все больше. Начинает гореть красным огненным цветом. На ее фоне появляется надпись:
Звезда Давида
Старые грузинские мелодии. Узкая улочка грузинского города. С обеих сторон сложенные из камня заборы. Звучит голос с акцентом за кадром:
– Я
Почти такой же дворик, но намного беднее. Крыша дома покрыта камышом. Не беленые стены сложены из серого камня с неровными гранями. Тоненький хилый росточек лозы в углу двора и несколько старых построек, крытых тростником. На колышки изгороди, отделяющей огород от двора, надето с десяток глиняных крынок и горшков. Блестит приставленный к стене дома и тщательно отчищенный медный таз. Сушится на шесте залатанная одежда. Женщина в длинной темной юбке, такой же темной кофте и платке старательно подметает двор, тщательно сбрызгивая его водой из широкой миски. Из дома доносится постукивание сапожного молотка. В калитку буквально влетает молодой крепкий парень и кричит:
– Мама, война началась! Из города уполномоченный приехал. Радио на площади заработало. Германия на нас напала. Объявлена мобилизация. Мужчины уже собираются в центре села. Я тоже пойду на войну…
У женщины веник выпадает из рук. Она прижимает обе сложенные ладони к груди и бледнеет на глазах. Потом тихо, неверяще, говорит:
– Сынок, какая война? Сталин с немцем договор заключил о мире…
Парень подошел ближе, собираясь объяснить. Из дома выходит широкоплечий мужчина в запачканном кожаном переднике. В руке недочиненный башмак. Он сильно прихрамывает, приволакивая правую ногу. Лицо выдублено ветрами и солнцем. Он строго говорит:
– Георгий, тебе только двадцать пять. Ты жениться собираешься. Тебе рано на войну. Ты у нас единственный кормилец…
Парень упрямо набычивает голову, окидывая родителей темными засверкавшими глазами:
– И все же я пойду! Добровольцем. В нашей семье я самый старший и я единственный мужчина. Не красиво будет, если из каждого дома мужчины пойдут воевать, а из нашего никто не пойдет!
Отец вздохнул, облокотившись на косяк. Посмотрел на застывшую жену, с мольбой поднявшую руки к нему и к небу. Кивнул грустно:
– Будь я здоров, я бы пошел. Вот тут ты прав. Что же, сынок, иди! Держать не стану. Твою лозу виноградную… – Он кивнул на чахлый росток: – …я сохраню…
От его слов жена заплакала, подняв передник к лицу. Веник так и лежал у ее ног. Георгий подошел к матери и осторожно обнял ее за плечи:
– Мама, не плачь! Все говорят, что это не надолго. Прогоним немцев и я вернусь. Обещаю, беречь себя….
Она уткнулась ему в грудь горько плача. Из дома выскочили две девочки-подростка, удивленно глядя на
Стоит на перегоне поезд. В теплушках переодетые в обмундирование солдаты. Двери теплушек открыты. Сидят на краю теплушки свесив ноги несколько мужиков. За их спинами толпятся товарищи. Один из сидящих тот самый молодой казак, что оборачивался к жене. Это Василий Макагонов. Мимо пробегает не молодой военный с кубарями. Все мгновенно затихают. Он смотрит на выглядывающих солдат и спрашивает:
– Шоферить кто может?
Макагонов отзывается:
– Есть.
Офицер, уже развернувшийся, чтоб бежать дальше, резко останавливается:
– «Эмку» умеешь водить?
Василий кивает:
– Сумею, товарищ лейтенант. Пробовал несколько раз.
Лейтенант командует:
– Тогда бери свои вещи и за мной!
Макагонов вскочил на ноги, ловя удивленные взгляды. Наскоро попрощался с сослуживцами, быстро пожимая многочисленные руки. Схватив скатку и вещмешок, выскочил из вагона и направился следом за полковником, широко шагавшим к голове эшелона…
Та же станица в Казахстане. Мчится всадник во весь опор. Несколько станичников смотрят на его приближение из-под руки. Всадник резко осаживает коня и кричит:
– Война! Собирай народ! Война началась!
Двое мужиков метнулись к центру села. Ударил колокол. К центру села потянулись торопливо люди. Казачки бежали, подоткнув повыше подолы юбок, чтоб не мешали. Босые ноги перемалывали пыль. Подростки и дети неслись сверкая пятками. Некоторые поддерживали свисавшие портки на помочах, часто вытирая рукой вспотевшие лбы…
Юрий Макагонов услышал о войне в сарае, когда собирался подковать коня на передние копыта. Было ему всего шестнадцать, но выглядел старше своих лет. После ухода брата Василия на финскую войну, все мужские дела свалились на его плечи. Он только примерился с подковой к копыту и собрался ударить молотком, как громкий крик с улицы:
– Все на площадь!
Заставил его выронить подкову и обернуться на распахнутые воротницы. Посмотрев на выпавшую подкову, выскочил во двор. Из дома выбежала Акулина с маленькой дочкой на руках. Притиснув ее к груди, смотрела на деверя. Выдохнула:
– Хосподи! Чего случилось-то?
Юрий нахмурился, внешне став еще старше. Словно действительно взрослый резко оборвал невестку, обтирая руки о какую-то тряпку, висевшую на воротнице:
– Не причитай! Счас узнаю…
Акулина покачала головой:
– И я с тобой!
Он не стал возражать. Подошел к крыльцу. Ополоснул босые ноги в старом корыте с водой. Усевшись на ступеньку, ловко обернул портянку и принялся натягивать сапоги. Но не успел. Во двор вбежали одновременно мать, сестра, старшая племянница и дядька Иван, торопливо скакавший на протезе, дополнительно опираясь о землю палкой. Мать запричитала:
– Хосподи! Дитятко мое! Васенька! Ой-й-й…
Юрий вытаращил глаза, уронив второй сапог:
– Ты чего мам, воешь так?