Звезда и Крест

Лиханов Дмитрий

Валерка, происхождением из таежной деревушки Партизан Приморского края, поступил в авиационное училище не на спор, а по идейному убеждению, поскольку сызмальства мечтал полететь на Луну, которая над деревней Партизан особенно ярка и громадна, однако в отряд космонавтов не подошел, и старшего лейтенанта отправили в космос Афганистана. Потомственный таежный промысловик, обученный к тому же высшему пилотажу, математике боя и навигации, теперь шастал на «боевые» без продыху, ожидая от Родины, что та, быть может, заметит его подвиги, контузии и ранения и все же отправит после войны на Луну.

В тот день, когда Сашка прибыл в Кандагар, «лунатику» было худо. С вечерней почтой он получил из Уссурийска письмо от невесты Светланы,

которая сообщала ему, что она уже не его невеста, а жена прапорщика Фадеева, охраняющего колонию строгого режима. Еще и фотокарточку прислала – в пенной фате до плеч, в платье гипюровом обок упакованного в костюм фабрики «Большевичка» неандертальца. Всю-то ночь старший лейтенант, прошедший не одну боевую операцию, видавший и гибель товарищей и во множестве смерть врагов, скрежетал зубами на нарах. И даже, кажется, плакал. А утром, прихватив фотокарточку и автомат с полным рожком, отправился в одиночестве на закраину гарнизона. Прикрепив фотокарточку невесты изолентой на ржавую бочку из-под авиационного топлива, отошел на несколько шагов и принялся поливать бывшую невесту и нынешнего ее мужа автоматным свинцом. Жал на спусковой крючок, пока обойма не кончилась. А мелкие обрывки прежней любви не разлетелись прахом на каленом ветру пустыни.

Да и в комнатке душной, уставленной с обеих сторон железными нарами на два яруса, с подслеповатой сорокаваттной лапочкой под фанерным потолком, за которым без умолку копошились насекомые, с фотографиями сисястых девок, вырезанными аккуратно из иноземных журналов и украшавшими теперь стены мужицкой этой берлоги, даже здесь царило гнетущее напряжение, за которым, как правило, следует мордобой или истерика. Потому что ведь у каждого – женщина. И где она, с кем она, что думает и что творит, – никому не известно.

Сашкина довольная физиономия, новенькая пакистанская разгрузка, снаряженная и гранатами, и запасными «рожками», ботиночки офицерские, для парада надраенные, хэбэшка складская, утюженная – все это само по себе стало событием, отвлекающим и от утреннего расстрела, и от предстоящей операции, и от операции прошедшей, когда почти двое суток работали по данным дивизионной разведки, приметившей в зеленке скопление моджахедов. Новенький в мужицкой компании – всегда событие, всегда повод для веселья, приколов, всплеска тестостерона, который в русском народе называют куда понятнее: моча в голову.

Но и Сашку, как человека из семьи потомственных военных, помыкавшегося по солдатским казармам вдоволь, на понт, как говорится, не возьмешь. Все эти шуточки да подъебки ему и самому хорошо известны. Он и сам кого хочешь подъебнет. Пацаны это тут же скумекали. И стеб уняли. Принялись толковать по существу. Толковища эти затянулись далеко за полночь, а потом еще и на другой день перебрались, и на третий, меняя расположение, собеседников, одни из которых трудились в штабе, другие в звеньях и эскадрильях, третьи даже в бане офицерской, сложенной из подручного стройматериала и с авиационным топливным баком вместо душа.

В отличие от сослуживцев своих опытных, Сашка имел за плечами еще и двести часов учебных вылетов, что позволяло ему оценивать будущую свою работу не только с земли, но и с воздуха.

Служба будущая, впрочем, даже при этом условии после всех разговоров представлялась ему не слишком понятной. Это тебе не артиллерия какая-нибудь и уж тем более не пехота. Тут смекать нужно. Исчислять координаты обнаруженных и меняющихся целей, наводить по ним дежурную авиацию, подсветить, если дело ночью происходит, поддымить, если днем, вызвать подмогу, коли дело худо, да при всем при этом остаться для вражины невидимым и незамеченным. За хорошего авианаводчика моджахеды по сто тысяч американских долларов выдавали. А всего-то их было человек не более сорока. На весь наш ограниченный контингент.

Но даже если ты снабжен навигационной линейкой «НЛ-10», авиационным коллиматором,

пусть и тяжеленной, но рабочей радиостанцией, если за твоей спиной пять лет авиационного училища, рассказы боевых летчиков, штабных офицеров, двух контуженных геройски татар и одного обезумевшего «лунатика», ничто из этого не заменит тебе хотя бы одного дня всамделишной войны.

Сашка шел на первую свою боевую операцию в настроении превосходном. Словно с самого утра хорошенько поддал. Или накурился чарса. Каждая клеточка его молодого здорового организма излучала нездешнюю, какую-то прямо космическую энергетику, неуемную силу, которой, казалось, нет предела. Средневековые саманные дувалы, люди в бедных одеждах на дребезжащих нутром, жирно пердящих худой соляркой барбухайках, улыбающиеся их лица не шли ни в какое сравнение с грозной силой советских войск, их артиллерией, авиацией, но, главное, с ее воинами, чьи отцы и деды прошли и Великую Отечественную, и Гражданскую, сплочены великой идеей, несокрушимой целью построения справедливого общества на всей земле. Объединены со всем изнывающим людом. Тем более что воюем не с народом, а с бандитами, прикормленными и снабжаемыми американской разведкой. На сутки наша армия опередила американцев. Случись иначе, хрена бы получил афганский народ вместо социализма, как убежденно объяснял полит- рук.

– Запомните, дети, – приказывает комбат солдатам хриплым насмешливым голосом, – у нас в батальоне только один разбойник – я, и помощники мне не нужны. Боевая задача: совершить марш-бросок в Манджикалай. Попрошу без разгильдяйства. Пушка первого бэтээра – вправо, второго – влево. Дистанция пятьдесят метров во время движения, десять метров на остановках. Вопросы есть? По машинам!

«Сел за руль – заступил на пост», – гласит плакат возле КПП.

Солнышко ярое занималось в пустыне медленно и лениво, словно просыпался сонный мальчик-бача. К шести утра едва приподнялось над горизонтом, заливая и остывшую за ночь землю, и далекие плешивые горы, и редкие кусты «зеленки» по берегам пересохшей безымянной речушки алым и хладным багрянцем.

Мерно ревет движок БТР, вплетая свой голос в голоса других машин, что движутся теперь навстречу восходу; дымят злой табак, добавляя его к черным выхлопам жженой солярки, устроившиеся на броне во избежание подрыва на фугасе бойцы, травят непристойные мужицкие анекдоты, шелестит о чем-то своем бортовая радиостанция, объединяя между собой невидимыми эфирами и этот батальон, и следящих за его продвижением штабистов, и авиацию, по первому же зову готовую подняться с земли. А две дежурные «восьмерки», прикрывая колонну от невидимого врага, уже и барражируют неподалеку. Внутри машины, куда Сашка забрался, конечно, по неопытности и оттого, что лучшие места на броне были сразу же оккупированы «дедами», полумрак. Свет струится сквозь узкие амбразуры да через открытые люки. Оттуда же заметает мелкую пустынную пыль, что сушит, обметывает губы, скрипит на зубах.

– Повернувся хлопець до дому з Афгану, – травит рядышком приятелю анекдот вислоусый прапорщик. – Ну, рідне село все зібралося. Горілка, сало, картопля. Піднімається голова колгоспу, та й питає: «Ну як там, Василь, усэ було?» – «Так як, – вiдповiдає Василь, – iдемо по вулиці на танці та й давим всих!» – «Навіщо давить, вони ж живi люди!» – «А хай нэ топчуть рідну Афганщину!»

В этот самый момент броню словно сухим горохом осыпало. «К бою!» – орут с брони. Треск очередей. Латунная россыпь стреляных гильз. Кислятина горелого пороха. Визг пулеметной турели. Но вроде никого не задело даже. Бзднули маленько, и только. Прапор вислоусый даже ухом не повел. Даже к автомату не прикоснулся. Травил теперь анекдот про чукчу, который одним ножиком засаду духов перекромсал, объясняя это тем, что, как и в тундре, в стране этой никого теперь не останется. Еще через три анекдота в голове колонны что-то туго, со скрежетом жахнуло. Машины дернулись и останови- лись.

Конец ознакомительного фрагмента.