Звезда Ирода Великого
Шрифт:
Выговорив это, почти прокричав, Антигон с покрасневшим от гнева лицом, не опуская руки, указующей на Антипатра, обернулся к Цезарю. Он было уже раскрыл рот, чтобы продолжить, но Цезарь, остановив его взглядом — холодным, непроницаемым, спокойно сказал:
— Думаю, для тебя уместнее было бы просить меня, а не требовать. — Он чуть приподнял и опустил руку, лежавшую на столе, — Продолжай.
Антигон, нисколько не смутившись от замечания Цезаря, продолжил высказывать обвинения так же громко и так же гневно. Он снова заговорил об изгнании из страны отца и братьев, об унижениях и страданиях его народа и наконец перешел к египетскому походу. Заявил, что Антипатр присоединился к Митридату и
Тут неожиданно выступил молчавший до этого Митридат.
— Что он такое говорит, Цезарь? — возмущенно воскликнул он, потрясая побелевшими от напряжения кулаками. — Если бы не отвага Антипатра…
Цезарь его перебил, внезапно поднявшись.
— Мне все известно, мой Митридат, — проговорил он и, выйдя из-за стола, успокаивающе тронул рукой плечо Митридата, — успокойся. Будет лучше, если мы послушаем самого Антипатра — что он может сказать в свое оправдание?
Ирод стоял, почти касаясь плечом отца. Рука его непроизвольно тянулась к рукояти меча. Чтобы сдержать ее движение, он цеплялся пальцами за пояс и сжимал его, насколько хватало сил. Он намеренно не смотрел на Антигона, уводил взгляд вниз, в сторону, боялся, что если встретится с ним взглядом, то может не выдержать…
— Ну что ж, Антипатр, — сказал Цезарь, — послушаем тебя.
Некоторое время Антипатр молча смотрел на Цезаря и вдруг, не отводя взгляда, отстегнул пояс и бросил его на пол. Висевший на поясе меч, упав, глухо стукнулся о доски. На лицо Цезаря набежала тень, а Антипатр, взявшись за хитон у ворота, одним движением сорвал его с себя.
— Мне не нужно слов, — хрипло выговорил он, — чтобы доказать свою верность Риму и Цезарю, мое тело, мои двадцать семь ран скажут больше, чем могу сказать я. Да, я служил Помпею, Помпею Магну, но служил потому, что за ним стоял Рим. Я верно служил Риму и всегда буду верно служить тому, кого он выдвинет. Ты правитель Рима, Цезарь, и я служу тебе. Я всего лишь солдат, и не мое дело оценивать, хорош полководец или плох, — мое дело исполнять его волю и идти за него на смерть. А что до Антигона, обвиняющего меня в измене, то я не изменял тому, кому брался служить. Сначала я служил его деду, царю Александру, потом его бабке, царице Александре, и, наконец, Гиркану, их старшему сыну, законному наследнику престола. Гиркан служил Риму, и я служил Риму вместе с ним. Ты, Антигон, — повернувшись к Антигону, угрюмо смотревшему на него, произнес Антипатр, — после всего, что совершил твой отец и твой брат против Рима, еще осмеливаешься жаловаться на других перед римским правителем, тогда как должен радоваться одному тому, что остался жив. Ты стремишься к власти, чтобы опять, как и твой отец, волновать иудеев и употреблять власть против тех, кто даст ее тебе. Вот и все. — Антипатр снова посмотрел на Цезаря и, коротко вздохнув, добавил: — Мне больше нечего сказать.
Цезарь, недобрым взглядом покосившись на Антигона, который теперь стоял низко опустив голову и, кажется, уменьшившись в росте, подошел к Антипатру и обнял его.
— Ты прав, доблестный Антипатр, твои раны говорят больше, чем могут сказать слова. Говори, какой награды ты желаешь, и я, даю слово, исполню это.
— Я бы хотел, чтобы ты утвердил Гиркана первосвященником Иудеи. Он достоин этого по роду своему и потому, что всегда был верным Риму.
Цезарь улыбнулся:
— Хорошо, я исполню это. — Он оглянулся на Митридата и того, в белой тоге с пурпурной каймой, снова повернулся к Антипатру: — Но я бы хотел, чтобы ты сказал, чего же ты хочешь для себя.
— Ничего, — отрицательно покачал головой Антипатр, — Я уже имею свою награду.
—
— Твое доверие, Цезарь.
Цезарь молча повернулся, отошел к столу и сел в кресло, положив руки на подлокотники, — сидел прямой, строгий. Когда заговорил, голос его звучал ровно и властно:
— Антипатр, от имени народа и сената я дарую тебе римское гражданство, пожизненно освобождаю от податей и назначаю правителем всей Иудеи. Акт о дарованных тебе милостях я отошлю в Рим — его вырежут на доске и поставят в Капитолии в ознаменование моего правосудия и твоих заслуг.
Антипатр стоял, прижимая к груди хитон, в глазах его были слезы. Все ждали, что он ответит Цезарю благодарственной речью, но Антипатр молчал, позабыв обо всем, кажется, не в силах выговорить ни единого слова.
— Подойди ко мне, Секст, — обратился Цезарь к мужчине в тоге. Тот подошел и встал рядом, — Это мой родственник и соратник, Секст Цезарь, я назначил его новым наместником Сирии. Служите ему так же преданно и верно, как вы служили мне.
Вернувшись в свои покои, Антипатр в сопровождении Ирода вошел в ту же комнату, где они разговаривали вчера. Окна были все так же завешены, и в комнате стоял полумрак. Антипатр подошел к окну и резким движением раздвинул шторы. Подняв голову, он подставил лицо под лучи солнечного света, закрыл глаза и долго стоял так.
Через несколько дней Цезарь покинул Антиохию. Антипатр и Ирод провожали его до сирийской границы. Цезарь держался просто, был весел и оказывал Антипатру все возможные знаки внимания.
Проводив Цезаря, Антипатр и Ирод вернулись в Иудею. До Иерусалима уже дошли известия о назначении Антипатра наместником Иудеи. Гиркан устроил ему торжественную встречу у главных ворот города. Ворота были украшены цветами, на высоком помосте, устланном коврами, восседали первосвященник Гиркан, Фазаель и Малих, в последнее время сблизившийся с Гирканом. Перед помостом выстроились ряды воинов, их шлемы и латы ослепительно блестели на солнце. Огромные толпы народа, едва ли не большая часть всех жителей Иерусалима, окружали помост и равнину перед воротами. Когда Антипатр подъехал и спрыгнул с седла, Гиркан сошел с помоста и под приветственные крики солдат и шум толпы накинул ему на плечи пурпурную мантию и собственноручно завязал тесемки. Потом он, пропустив вперед Антипатра, снова взошел на помост.
Сначала Гиркан обратился с речью к народу, объявив о его назначении, восхваляя его доблесть и мудрость.
Когда наступила очередь Антипатра, он сначала медленно обвел глазами толпу, потом, подняв правую руку, заговорил громко и уверенно.
Он сказал, что люди, преданные первосвященнику Гиркану, будут жить счастливо и спокойно, наслаждаясь благами мира. Всякий может не опасаться за свое имущество, и он, Антипатр, будет строго следить за соблюдением древних законов и обычаев. Но тот, кто даст обольстить себя несбыточными мечтами о свободе, кто даст увлечь себя мятежникам, тот найдет в нем, Антипатре, деспота вместо заботливого друга, а в первосвященнике вместо отца страны — тирана, в римлянах и Цезаре вместо руководителей и друзей — врагов.
— Потому что, — закончил он чуть хриплым от напряжения голосом, — римляне не потерпят унижения того, кого они сами возвысили.
Люди слушали затаив дыхание. Когда речь завершилась, раздались приветственные возгласы. Но это кричали солдаты. Народ молчал, и Ироду, стоявшему за спиной отца, это молчание показалось зловещим.
Антипатр не только смирился с возвышением Малиха, но и открыто выказывал ему знаки уважения и дружбы. Когда Ирод спросил отца, почему он это делает, и прямо заявил, что Малих тайно ненавидит всю их семью, Антипатр ответил: