Звезда королевы

Арсеньева Елена

— Зачем? — пролепетала Мария.

— Зачем мне жить без тебя? — прошептал Корф, и губы его сомкнулись с губами Марии.

Голова у нее закружилась, и она упала бы, если бы Корф изо всех сил не прижал ее к себе. Но и его, верно, уже не держали ноги; не размыкая объятий, они опустились на колени, словно давая клятву перед Богом… давая последнюю, предсмертную клятву своими поцелуями, в которых сейчас была одна лишь любовь, наконец-то обретенное ими сокровище.

— М-да… — произнес совсем рядом скрипучий голос. — Какая трогательная сцена! Ну почему это не

могло произойти два года назад?! Э, вечно мне не везет!

Корф и Мария, с трудом оторвавшись друг от друга, повернули головы.

Перед ними, как всегда, в черном, словно Смерть, стояла, опираясь на знакомую Марии трость, бывшая графиня Строилова… тетушка Евлалия Никандровна… Евдокия Головкина!

* * *

Корф вскочил, поднимая Марию, и они замерли, прижавшись друг к другу.

Мария с ужасом смотрела, как старая злодейка проковыляла по комнате, удостоив лишь одним брезгливым взором залитый кровью труп Николь, и опустилась в кресло у камина, затем поднесла к носу флакончик с ароматическими солями.

— Не выношу крови, — проворчала она, нюхая флакончик. — О чем бишь я? Да, о времени… Всегда опаздывала, всегда. А тут повезло. Успела!

— А завещание все равно недействительно! — проговорила Мария. — И даже если мы сейчас умрем…

— Дитя! — Евдокия театрально возвела глаза к небу. — Кураре — яд, которым смазана стрела, хранящаяся в музее Королевской библиотеки, — действует мгновенно. А ты все еще жива, и барон тоже, хотя вон, гляжу, до крови расцарапали себе руки… И кровь их смешалась! — добавила она патетически, словно произносила какую-то цитату. — Воистину, Тристан и Изольда!

Вид у Корфа был столь же ошалелый, как и у Марии.

— Кураре? — переспросил он. — Но если…

— Да! — воскликнула Евдокия. — Если вы оба еще живы, значит, это не кураре. Настоящая стрела так и лежит в музее. Николь заплатила бешеные деньги за подделку — у меня ведь есть везде свои люди, сами знаете.

Корф покраснел, как школьник, и разжал объятия.

— Отчего же вы меня не предупредили?! — возмущенно выкрикнул он.

Евдокия развела руками.

— Не успела. Клянусь! Меня задержал портной. Я ведь потеряла столько драгоценного времени, по вашей просьбе следя за Машенькой… надеюсь, ты позволишь мне называть тебя так, дорогая девочка? По старой памяти, а? Все-таки тетушка Евлалия немало пособила тебе в жизни, даже умудрилась очень своевременно заболеть в Берне, чтобы ты могла навестить ее… а синий цвет тебе был очень к лицу!

Мария заморгала — только и смогла! Так вот почему так сторонилась ее старуха в дилижансе? Вот почему так старательно прятала лицо в шалях и вуалях. Это была Евдокия. И старая монахиня на пристани в Туне… и сиделка, бросившаяся вон из спальни Марии… Евдокия следила за ней! Но почему? Зачем? И что значат эти слова: «По вашей просьбе»?

— Димитрий… — робко обратилась она к мужу. — Димитрий, я не понимаю… Вы просили ее? Зачем?

Он нахмурился.

— Видите ли, я беспокоился за вас и… не очень доверял вам. Но в том дилижансе вы встретились случайно: госпожа Головкина негласно сопровождала нашего курьера.

— Его многие сопровождали, как я погляжу, — сухо проговорила Мария. — Вы что же, и ему не доверяли?

—

Он был предателем, — невозмутимо ответил Корф. — Я знал об этом с самого начала. Он работал и на нас, и на Пруссию. Кстати, выяснили мы это с помощью госпожи Головкиной — она является тайным сотрудником «Черной канцелярии» [209] , и сведения, нами оттуда получаемые, не имеют цены. Вот мы и подставили негодяя англичанам. С помощью Николь… но она, разумеется, не знала, что оказывает нам услугу, а честно отрабатывала свои фунты стерлингов. Осуществить же всю операцию должны были мы с Евдокией Никандровной. — Он отвесил старухе легкий полупоклон, и та улыбнулась ему снисходительно.

209

Тайная полиция Людовика XVI.

— То есть — вы снова стали работать вместе? — спросила Мария.

Корф смущенно взглянул на нее.

— Мы с Симолиным не могли потерять такого прекрасного агента. Разумеется, с документами Этты Пали вы сработали блестяще, но она все-таки заметила ваше отсутствие, могла вас заподозрить. А для Евдокии Никандровны ссора с вами стала такой прекрасной рекомендацией, что англичане схватились за нее обеими руками!

— Ссора? То, что она пыталась похитить меня и вас, чтобы потом убить, — это вы называете ссорой? — прошептала Мария. — Как же вы могли…

Она осеклась, замотала головой.

Она не хочет ничего слушать! Что толку? Заранее ведь известно, что скажет Корф: интересы дела, интересы России… А жизнь — жизнь ее и Николь? Мария взглянула на уже застывшее окровавленное тело. А любовь?..

Нет. Этого нет. Этого не существует! Грош цена признаниям Корфа, сделанным им в предчувствии смерти, — ведь и заключенные под страхом смерти способны возвести на себя напраслину!

Мария взглянула на стрелку, лежащую на полу, и пожалела, что она не отравлена. Померещилось счастье хотя бы умереть любимой, да видать, это счастье не для нее.

Теперь хотелось лишь одного — оказаться как можно дальше отсюда. Скрыться! Исчезнуть! Она ринулась прочь.

Выскочила за дверь — и столкнулась лицом к лицу с Гизеллой д'Армонти.

Что она здесь делает? Зачем пришла? Подслушивала?

Но это все пустое. Главное — здесь близкий человек, в глазах которого светится сочувствие и нежность. Это сестра Сильвестра, а только он, он один во всем свете истинно любит Марию!

Она схватила Гизеллу за руку.

— Увезите меня отсюда! Поскорее! Пожалуйста.

Гизелла только улыбнулась стремительности, с какой Мария увлекла ее к выходу.

— Дорогая моя. Вы так измучены… вы так настрадались! Поедемте ко мне! Скорее! Я счастлива буду помочь вам, а мой брат… — Она не договорила, но ее улыбка, ее сияющие глаза были выразительнее слов.

Коляска у ворот. Защелкал кнут. Четверка лошадей, запряженных цугом, застучала копытами по булыжной мостовой…

Мария откинулась на сиденье, закрыла глаза, чувствуя, как слезы бегут из-под ресниц, бегут… Она не видела, что на крыльцо выбежал Корф, хотел окликнуть, позвать, вернуть — но осекся, разглядев, в чьей карете уезжает его жена.