Звезда королевы
Шрифт:
— Ничего, дитя мое, — тихо сказал он, видя слезы в глазах Марии. — Бог даст, вы еще будете счастливы!
— Он дал клятву, — пробормотала Мария, понурясь и силясь не разрыдаться в голос.
— Где клятва, там и преступление ее, — отмахнулся Симолин. — А теперь идите домой и займитесь своим туалетом. И уверяю, душа моя: Димитрий Васильевич без моего пригляду шагу не ступит. Самолично отвезу его в Отель-де-Виль — самолично и назад привезу, невредимого!
Марии оставалось только надеяться на это…
Итак, собственного мужа ей предстояло увидеть лишь на балу. Как, впрочем, и графиню Евлалию: раз прогневавшись на племянницу, она так более и не появлялась на улице Старых Августинцев, а посланная к ней Глашенька воротилась с известием, что графиня в Версале и воротится лишь для участия в маскараде. Там Мария и увидит ее, там и спросит о Евдокии Головкиной — если, конечно, узнает свою сердитую тетушку
У нее было белоснежное, украшенное лебяжьими перьями творение одного из самых дорогих парижских портных и к нему страусовые перья для прически — воистину dernier cri [180] , но Мария знала, что в этом узком, как перчатка, облегающем фигуру тюлевом платье она не сможет ни встать, ни сесть, передвигаться же ей придется мелкими, семенящими шажками, — а если приспеет пора действовать решительно? бежать? драться, в конце концов?! Нет, оперенье Царевны-лебедя, как ни было оно красиво, отпадало изначально. Не хотелось надевать и новое роскошное зеленое платье, в котором можно было бы, подобрав соответствующую маску и украшения, изобразить Царевну-лягушку. Оно было сшито по прежней моде и имело слишком тесный корсаж, покрытый жесткой златотканой материей, который, как броня, заковывал талию — ни вздохнуть, ни охнуть! Вдобавок юбка была огромная, неуклюже вздутая, сшитая из плотной парчи, которая не гнулась и стояла колом, гремя и грохоча от крахмала, будто лист железа под ветром. В таком платье не больно-то подкрадешься к кому-нибудь незаметно, а если придется протиснуться в узкий коридорчик, то рискуешь в нем застрять навеки!
180
Последний крик моды ( фр.).
Был у Марии прекрасный, голубой с золотом, русский костюм: шелковый сарафан, батистовая рубаха, унизанный скатным жемчугом кокошник, — однако Корф видел этот наряд, а Марии не хотелось до поры до времени попадаться на глаза мужу.
Словом, время шло, до бала оставался какой-то час, а Мария по-прежнему пребывала в глубокой растерянности относительно выбора наряда и уже изрядно-таки приуныла, как вдруг за дверью будуара раздался какой-то шум. Глашенька побежала поглядеть, в чем дело, и вслед за ней в комнату вступил некий человек с огромною картонкою в руках, перевитой алыми лентами. Насилу оторвав взор от нарядной, обтянутой розовым шелком коробки, Мария взглянула на посетителя — да так и ахнула, узнав посольского лакея Казимира. Едва приметно улыбнувшись, он тотчас принял важный вид и пояснил, что доставил сию коробку по приказу господина Симолина для удовольствия госпожи баронессы, потом откланялся и поспешно вышел.
Мария озадаченно глядела на огромную коробку, гадая, что там может быть. Глашенька, помирая от любопытства, подняв вопросительно бровки, с жалостной гримасой воззрилась на свою госпожу. Мария снисходительно пожала плечами, словно ей было все равно; и Глашенька, от нетерпения путаясь в алых завязках, подняла крышку, заглянула в коробку — и, испустив стон восторга, принялась вынимать оттуда вещь за вещью, Мария же стояла, оцепенев, и только изредка всплескивала руками.
Здесь был целый ворох тончайших нижних юбок — не меньше пяти! — одна короче другой, обшитых кружевом с таким расчетом, чтобы каждая была видна, и все они от бедер расходились пышным, шумящим, восхитительно волнующимся, многоярусным колоколом. Юбки были довольно короткие — самая длинная не достигала щиколоток. Однако верхняя юбка — алая, шелковая, горящая огнем! — оказалась еще короче. Глашенька вытащила черные кружевные чулочки, и когда Мария натянула их, то обомлела от восторга, узрев изящество и стройность своих ножек, выставленных теперь на всеобщее обозрение и особенно выигрышно смотревшихся в алых атласных туфельках на высоких деревянных каблучках. К юбкам прилагалась белая батистовая рубашка с пышными, отороченными кружевом рукавами и таким глубоким декольте, что, когда Глашенька
Но это еще не все! Отдельно, переложенный тончайшей рисовой бумагою, в коробке лежал смоляно-черный парик такой тонкой работы, из таких шелковистых, буйно кудрявых волос, что Мария, всегда париками брезговавшая и весьма довольная своими длинными русыми волосами, без малейших раздумий скрыла их под пышными смоляными локонами, которые изменили ее лицо до неузнаваемости, придав тонким, спокойным чертам опасную неотразимость. Цыганка, в которую, словно бы по мановению волшебной палочки, обратилась Мария (даже глаза, подкрашенные должным образом, сделались в этих черных отблесках совсем темными), знала цену своей красоты! Ко всему этому великолепию приложена была колода карт с весьма игриво, если не сказать больше, изукрашенной рубашкою, а также темно-розовый, цвета азалии, веер, который поможет Марии на балу и занять руки, и скрыть лицо, и, ежели надо, украдкою шепнуть словцо.
Право слово, лучшего костюма придумать было просто невозможно! Цыганка-гадалка ко всякому может подойти запросто, со всяким поговорит и посмеется, а уж насчет своих познаний в метопоскопии, хиромантии и даже подоскопии — умении распознавать характер человека по морщинам лба, линиям ладони и форме ступни (а вдруг кому-то взбредет причуда появиться на балу босиком?!) — Мария не сомневалась: она нашла в библиотеке Корфа великое множество книг по всем отраслям знаний, в том числе по чародейству и волшебству; не стоило также забывать, что воспитана она была самой настоящей цыганкою, вещей жонкою!
Полностью одевшись, Мария принялась застегивать узенькую атласную полумаску, тоже оказавшуюся в этом вместилище чудес, и обнаружила приколотую к ней записочку, на которой рукою Симолина была по-русски начертана одна только фраза:
«Мы все в руке Судьбы!» Слово «Судьба» оказалось написано с большой буквы, и Мария догадалась, что Симолин именно такой смысл видел в ее костюме!
Задумчиво улыбаясь своим мечтам, Мария во всю ширь развернула веер и удивилась; почему у него такая жесткая, негнущаяся рукоять. Пригляделась — и невольно вздрогнула, обнаружив там узкий, тонкий, словно карандашик, английский стилет.
Итак, Судьба сегодня будет вооружена… кто же падет ее жертвою?
Когда Мария, в восторге от своей новой, неизвестной доселе красоты, кружилась перед зеркалом, наслаждаясь душистым шелестом нижних юбок, замысел Ивана Матвеевича, приславшего чудесный наряд, казался ей столь же бесспорно удачным, как некогда Золушке — замысел феи Мелюзины. Однако Мария стала в этом сомневаться уже через четверть часа после того, как вошла в зал ратуши — этого удивительно красивого готического здания с башенками и арками, стоявшего на Гревской площади; а через час она вполне осознала на своем горьком опыте ту мысль, к коей рано или поздно приходит каждая женщина: «Мужчины ничего не понимают в нарядах!»
Вот именно! Желая как можно лучше замаскировать Марию, Симолин словно нарочно сделал все, чтобы привлечь к ней как можно больше внимания. Кругом танцевали — менуэт, гавот, кадриль, экосез; Мария же, как прикованная, стояла в углу, осаждаемая толпой желающих немедленно, сейчас же узнать свою судьбу, словно все они явились не на бал, а в салон гадалки. Наконец ей удалось принять участие в круглом польском, но сей танец, казалось, нарочно придуман был для интриг и болтовни: сделав фигуру, участники некоторое время стояли на своих местах, и каждая пара о чем-нибудь беседовала, — легко понять, о чем Марии приходилось беседовать со своим кавалером, наряженным лукавым шутом Шико [181] ! Право слово, вскоре ей стало мерещиться, что все 136 статуй великих людей, кои были воздвигнуты в залах и коридорах ратуши, тоже сбегутся к ней погадать! Поэтому она была просто счастлива, когда маленький, кругленький астроном в мантии, расшитой звездами, с приклеенной седой бородой и в остроконечном колпаке подошел к ней, размахивая огромной подзорной трубой, и предложил взглянуть в этот волшебный прибор, ибо через него можно увидеть горы на Луне.
181
Знаменитый шут и друг короля Генриха III.