Звезда корта, или Стань первой!
Шрифт:
«Но ведь он был таким всегда, – сказала себе она. – Его вечно не было дома, он оставался папой-праздником. Налетал как ураган – чаще всего без предупреждения, привозил кучу подарков, сладостей, новостей, рассказов о жизни в других городах России и Европе. Интересно, как мама терпела его постоянное отсутствие?»
Марго понимала, что отец зарабатывал деньги на прокорм своей семьи, что ему было очень непросто, и что далеко не сразу его группа раскрутилась и музыканты стали давать концерты на больших площадках и ездить на гастроли по всему миру.
Она плохо помнила времена, когда все было
Марго никогда не сомневалась в том, что отец очень любит маму. Она была для него чуть ли не святой, смыслом его жизни, так трепетно он к ней относился. А вот насчет себя девушка сомневалась.
Любит ли ее папа? Рад ли тому, что она – его дочь?
Эти вопросы не давали ей покоя долгое время после смерти мамы. Тогда отец практически не замечал дочь, ходил чернее тучи. Они почти не разговаривали. А совсем скоро, не прошло и месяца, он уехал.
Баба Нюра уговаривала девушку не держать на него обиду, попытаться понять. Но Марго казалось, что он ее бросил, забыл, что она существует. И она злилась на него и ночами плакала не только о маме, но и о нем. Тогда этот контраст: еще вчера у нее была счастливая любящая семья, а сегодня она осталась одна, никому не нужная, – был немыслимым.
А потом на региональных соревнованиях ее заметил Федор Николаевич и обратился к ее тренеру Татьяне с предложением отдать ему спортсменку. Конечно, сперва Татьяна поговорила с самой Ритой, узнала ее мнение по этому поводу, они обсудили перспективы и решили, что будущего в Суздале у теннисистки Маргариты Назаровой нет, и если она хочет чего-то добиться, надо переезжать в Москву.
Как Татьяна убедила в рациональности этого шага ее отца, Марго не знала. Сперва он не соглашался ни в какую, упирал на то, что, если они примут предложение Федора Николаевича и переедут в столицу, его дочери придется практически все время жить одной, а он не уверен, что она к этому готова.
Признаться, Марго тоже пугала перспектива оказаться одной в огромном чужом городе. Слишком многому предстояло научиться: готовить себе еду, ориентироваться на незнакомых улицах, заполнять всякие квиточки за коммунальные услуги. А главное – привыкать к тому, что рядом нет никого из родных и близких. Что до отца тысячи километров, а до бабушки пусть не тысячи, но тоже довольно много, и вот так просто, по первому порыву, к ней не поедешь.
Но и другое девушка понимала: в Суздале она просто не сможет. Здесь слишком сильно все напоминает о маме и о том, как раньше, при ней, было хорошо.
Не то чтобы отец ее отговаривал. Сначала он вообще отказывался беседовать с дочерью на тему переезда, заявив, что это бредовая идея и пятнадцатилетняя девчонка одна в Москве не выживет.
– Ты пойми, я не смогу находиться рядом с тобой постоянно, – говорил он чуть позже, уже после беседы с Татьяной. – Я буду приезжать не чаще, чем обычно, иначе просто нам не на что будет жить, и в том числе ты не сможешь продолжать заниматься теннисом, потому что это тоже отдельная – и не маленькая – статья расходов.
Марго кивала, как китайский болванчик, и твердила:
–
В итоге отец просто махнул рукой и согласился на эту авантюру. Так юная перспективная теннисистка Маргарита Назарова и оказалась в столице.
Конечно, где-то очень глубоко сидела мысль, что теперь, когда она живет без бабушки и за ней некому присмотреть, папа будет приезжать почаще. Но эта надежда довольно быстро развеялась.
Отец приезжал три-четыре раза в год, и то всего на пару дней. Однажды приехал на неделю, но за эту неделю, прожитую с ним в одной квартире, они провели вместе в лучшем случае пять часов. Все остальное время Марго находилась во Дворце спорта и как ни просила Федора Николаевича дать ей возможность пораньше уйти домой, он словно ее не слышал.
– Теперь ты, наверно, лучше меня понимаешь, – сказал отец, уезжая. – Если у тебя есть дело твоей жизни, оно занимает львиную долю твоего времени, и иначе быть не может. Если ты хочешь, чтобы то, чем ты занимаешься, приносило свои плоды, надо отдавать себя целиком и полностью. И компромиссы тут, увы, невозможны.
– А моя мама это понимала? – спросила тогда девушка.
– Как никто другой, – вздохнул отец. – Иначе мы вряд ли смогли бы прожить вместе столько лет и быть так счастливы.
«Хотелось бы мне знать, чего это ей стоило», – подумала Марго уже после того, как за отцом захлопнулась дверь.
Она сама не заметила, как задремала. Ей снилось что-то яркое, красочное, быстрое – какое-то причудливое, невероятное, как это бывает во сне, переплетение событий прошлого, ее мыслей, страхов и желаний. Она видела Сашу с огромным букетом в руке, штурмующего ее больничную палату лишь затем, чтобы сказать, что им надо немедленно расстаться, потому что восходящая звезда футбола и теннисистка-неудачница – не самое удачное сочетание.
Снился тренер, ругающийся с ее бабушкой в их гостиной по поводу того, что Марго плохо питается и не получает необходимых витаминов.
Снилась мама, машущая ей рукой из окна пролетающего мимо поезда.
И, наконец, снился Терцов, нежно обнимающий Марго за плечи и шепчущий, что все будет хорошо, что он рядом и ему все равно, выиграет ли она Олимпиаду или станет обычной девушкой Маргаритой, студенткой какого-нибудь вуза или вовсе официанткой в фастфуде.
От слов Ильи девушке сделалось так тепло и радостно, что она улыбнулась во сне. Прежде прерывистое, дыхание ее выровнялось, и она погрузилась в следующую фазу сна – глубокую, без сновидений.
После обеда пошел дождь. Вроде еще минуту назад светило солнце, и вдруг небо заволокло тучами и с него хлынули потоки воды. Почти над домом гулко грохотал гром, с веранды было видно, как где-то у реки бьют в землю разряды молний.
Грозу Марго любила. Особенно когда была маленькой. Нравилось сидеть в тепле дома и наблюдать из окна за разгулом стихии. В такие минуты она всегда чувствовала себя под защитой. А еще дождь был для нее возможностью остановиться, замереть, перестать куда-либо бежать, подумать не о какой-то конкретной проблеме, а вообще обо всем в целом, словно охватить единым взглядом всю свою жизнь, посмотреть на нее сверху.