Звезда козодоя
Шрифт:
На углу перекрестка и перед магазином стояли женщины. Собравшись групками человек по семь, они тихонько переговаривались, посматривая в сторону моста. Сам мост был ярко освещен.
Джованни внезапно почувствовал холод в груди.
— Что случилось? — спросил он, чуть не сорвавшись на крик.
— Мальчик упал в воду, — сказал какой-то человек, а все остальные сразу же повернулись к Джованни.
Джованни кинулся бежать к мосту. Там было столько народу, что и речки не разглядеть.
Среди них стоял даже полицейский в белой форме. Джованни кубарем скатился с моста вниз к реке.
Вдоль берега реки, возле самой воды беспокойно
В низовье реки на песчаной косе стояла черная толпа. Джованни быстро побежал в ту сторону. Вдруг он заметил Марсо, которого видел недавно в компании Кампанеллы. Марсо подбежал к нему и сказал:
— Джованни, Кампанелла упал в воду.
— Как это случилось? Когда? — спросил Джованни.
— Дзанэлли стоял в лодке и пускал по течению фонарик. Лодка закачалась, и он упал в воду. Кампанелла сразу прыгнул за ним и подтолкнул Дзанэлли к лодке. Като подхватил Дзанэлли. А Кампанелла исчез.
— Но его ведь ищут!
— Да, все быстро собрались. Отец Кампанеллы тоже здесь. Но никак не найдут. Дзанэлли отвели домой.
Джованни пошел туда, где собрались остальные. Отец Кампанеллы был бледен, острый подбородок выдавался вперед. Он неподвижно стоял в своем черном костюме в толпе студентов и других жителей города, глядя на карманные часы.
Все пристально смотрели на реку. Никто не произносил ни слова. У Джованни сильно-сильно дрожали ноги.
Было лишь видно, как пульсирует свет от ацетиленовых фонарей [143] да как блестит рябь на поверхности черной воды.
Ниже по течению отражался огромный Млечный Путь.
Джованни не мог отделаться от чувства, что Кампанелла сейчас там, в каком-то его уголке.
Все так надеялись, что вот-вот из воды появится Кампанелла и скажет: «Ну, я наплавался», или выяснится, что он ждет помощи на какой-нибудь отмели, о которой никто не знает. Но тут отец Кампанеллы решительно сказал:
143
Ацетиленовые фонари — фонари, испускающие неровный, пульсирующий свет. Применяются в ночной рыбалке.
— Все кончено. Уже сорок пять минут прошло.
Джованни подбежал к профессору и остановился перед ним. Ему хотелось сказать, что он знает, куда отправился Кампанелла, что они с ним путешествовали вместе. Но у него сдавило горло, и он не смог сказать ни слова. Профессор внимательно посмотрел на него, видно подумал, что Джованни подошел поздороваться.
— Вы ведь Джованни? Спасибо, что пришли, — вежливо сказал профессор.
Джованни поклонился и ничего ответил.
— Ваш отец уже вернулся? — спросил профессор, крепко сжимая в руке часы.
— Еще нет, — ответил Джованни, слегка покачав головой.
— Как же так? Еще позавчера я получил от него очень хорошее письмо. Он ведь должен приехать сегодня. Может, судно задержалось… Приходите ко мне домой после школы вместе с. товарищами.
С этими словами профессор опять перевел взгляд на реку, в которой отражался Млечный Путь.
Сердце Джованни переполняли разные чувства. Он молча отошел в сторону и со всех ног бросился бежать по берегу
ГОСЮ-ВИОЛОНЧЕЛИСТ
Госю играл на виолончели в городском синематографе. Его считали не слишком хорошим музыкантом. И не потому, что он был таким уж скверным виолончелистом, просто он был самым слабым среди остальных оркестрантов, и его постоянно ругал дирижер.
Как-то раз оркестранты, сев полукругом, репетировали Шестую симфонию, [145] которую должны были исполнить на предстоящем городском вечере.
144
Госю-виолончелист — имя героя созвучно с французским словом «неуклюжий»
145
«Шестая Симфония» Людвига Ван Бетховена, также называемая «Пасторальная» (1808 г.).
Трубы оглушительно гудели.
Скрипки напевали, как двухцветный ветер.
А кларнеты в такт подпевали им.
Госю, крепко сжав губы и вытаращив глаза от усердия, уставился в ноты, стараясь не отставать от других.
Вдруг дирижер хлопнул в ладоши. Все остановились, повисла тишина. Дирижер закричал:
— Опоздала виолончель! То-о-тэ-тэ, тэ-тэ-тэй. Отсюда еще раз! Начали!
Музыканты снова начали с предыдущей цифры. Госю, пунцово-красный, обливаясь потом, с трудом преодолел то место, на котором споткнулся. Только он вздохнул с облегчением, как дирижер опять хлопнул в ладоши.
— Виолончель, фальшивишь! Что мне с тобой делать, а!? Нет времени у меня, чтобы опять вас до-ре-ми учить!
Музыканты сочувственно уткнулись в ноты, тихонько наигрывая свои партии. Госю поспешно стал настраивать виолончель. Виноват в этом был не только Госю — виолончель у него была не самая лучшая.
— Начнем с предыдущей фразы. Начали!
Все снова заиграли. Госю, сжав губы, старался изо всех сил. Все шло без сучка и задоринки. Но только все успокоились, как дирижер опять грозно хлопнул в ладоши. У Госю екнуло сердце, но, к счастью, на сей раз провинился не он. Точно так же, как до этого делали другие, когда его отчитывал дирижер, Госю склонился над нотами, притворившись, что глубоко задумался.
— Начнем со следующей фразы. Начали!
Как только оркестр снова заиграл, дирижер вдруг затопал ногами и закричал:
— Нет! Ничего не получается! Здесь, так сказать, самое сердце симфонии! А вы устроили какой-то трам-тарарам. Господа, до выступления осталось лишь десять дней. Подумайте, если мы, профессиональные музыканты, уступим всякому сброду любителей — кузнецам, мальчишкам на побегушках из сахарных лавок… наша репутация погибнет! А с тобой, Госю, больше всего хлопот! Никакой выразительности. Никаких эмоций — ни гнева, ни радости. И все не в такт. Играешь так, будто плетешься за остальными в ботинках с развязанными шнурками. Ты всех подведешь, если и дальше будешь так играть. Если наш славный оркестр «Венера» осрамится из-за тебя, Госю… Смотри у меня! Сегодняшняя репетиция закончена. Отдыхайте и приходите завтра ровно в шесть.