Звезда моей судьбы
Шрифт:
Нет, я не стала ждать прикосновения руки принцессы Эвридики, хотя той просто не терпелось столкнуть меня с площадки, которую в недавнем видении я ошибочно приняла за край обрыва. Сегодня я намеревалась обыграть судьбу, навязав ей свои правила игры! Неуловимо быстрым движением я скинула камзол и шагнула с башни, отдаваясь во власть неба, так и манящего меня к себе…
Я еще успела расслышать отчаянный вскрик Лаллэдрина, явно не успевшего сообщить мне что-то важное, но не придала этому никакого значения. Я просто шагнула вниз, вперед, туда, в ничто, навстречу небу и ветру, предлагая им свою дружбу, доверие и любовь. Шагнула с незамутненным сознанием и чистой совестью. Шагнула с той легкомысленной хмельной бесшабашностью, при которой вся жизнь воспринимается как увлекательное приключение, море становится по колено, а воздух кажется таким
«Если очень захочу, значит, смогу! – подумала я и услышала шелест своих распахнувшихся крыльев, прорвавших тонкую шелковую рубашку. – А если не смогла, значит, не очень-то и хотела! Разве не об этом говорил мне мудрый Лаллэдрин?»
Поначалу ветер пробовал бороться со мной, не желая принимать навязанную ему дружбу. Но, камнем падая вниз и ощущая приближающуюся землю, я сорвала с шеи нить с двумя оставшимися жемчужинами, наугад выбрала одну и предложила ее ветру, протягивая на раскрытой ладони… И ветер принял мой дар! Он мягким языком дотронулся до моей руки, забирая у меня слезу Эврелики, а затем сыто заурчал, словно прирученный хищник. Тонкой струйкой втянувшись в кулон «Ловец ветра», он замер там, свернувшись в тихий сонный клубок. Затянутое облаками небо немедленно прояснилось, осветившись мириадами золотистых звездочек, закружившихся вокруг меня веселым, шебутным хороводом. А я, забыв все свои страхи, еще недавно мешавшие мне летать, упоенно парила над Дархэмом, подчинившись опьянению бескрайних просторов, раскинувшихся подо мной во всем великолепии.
Я пока еще не понимала, что именно обрела, поднявшись в небо: одиночество, свободу или новую обязанность? Не знала, зачем и почему распахнулись мои доселе слабые крылья. Наверное, моя крылатая ипостась тоже несет в себе какой-то особый смысл, который мне когда-то придется постичь. Ну а пока я просто летела, прислушиваясь к напевам раковины, тихонько журчащей у меня в кармане:
Опять одна! Во благо, несомненно… Я здесь подобна чистоте холста, Ни мыслей, ни эмоций – пустота, Меня приемлет неба чистота, Вверх вознося и гордо, и смиренно. Смеяться или плакать – не пойму… Меж двух миров стираются границы… Отточен слог, исписаны страницы, В моей груди забилось сердце птицы… Зачем? То неизвестно никому. Лети, дыши, не будь такой печальной, Танцуй в потоке жизни без границ, Вокруг тебя так много мертвых лиц, Зачахших от бесплодных небылиц, Однако ты бессмертна изначально. Ты плоть от плоти света и любви, Разорваны тобой оковы тела, Осознанностью мысли, слова, дела Ты соверши все то, что так хотела, — И в жизни смысл небесный прояви…А потом я опустилась вниз, к основанию башни, и ласково расцеловала ожидающих меня эльфов, тех, кто отважился расправить крылья и смело подняться в небо, сменившее гнев на милость. В небо, наконец-то принявшее своих отвергнутых детей.
«Верни их в небо!» – просил меня умирающий жрец бога Шарро, и вот теперь я выполнила его просьбу. Несчастные озлобленные эльфы из клана Полуночных все-таки поняли: когда перед нами закрывается одна дверь, ведущая к счастью, то в тот же миг открывается другая. А мы часто ее не замечаем, уставившись горестным взглядом в крепко запертую дверь… В очередной раз я убедилась, что люди готовы (и более того – страстно хотят) отвечать добром на добро… Просто поначалу все немного робеют, поэтому терпеливо ждут того, кто начнет делать это первым.
– Посмотри на свою звезду! – ахнула Ребекка, принимая меня в свои крепкие объятия.
– Что с ней? – запоздало испугалась я, принимаясь ощупывать амулет. Не разбила ли?..
– Посмотри! – потребовал Беонир, подпирая меня надежным плечом.
Лаллэдрин чуть приподнял привешенный к цепочке амулет, и я с восторгом
А вслед за этим пришла жуткая усталость: навалилась могильным камнем, беспощадно подминая меня под себя, выкручивая не привыкшие к полетам суставы и корежа крылья, налитые дикой болью. Помню Лаллэдрина, несшего меня на руках и вполголоса бормочущего что-то успокаивающее… Еще помню всех своих сестриц (конечно, кроме куда-то запропастившейся Эвридики), затащивших мое почти бесчувственное тело к себе в покои, приготовивших тазы с нагретой воды. Помню мыло в яркой фольге и мягкие, пушистые полотенца. Меня бережно погрузили в теплую ванну, сбоку положили серебряную коробочку с душистой мазью и футляр с ножницами, пилочками, щеточками для волос, бровей и ресниц. На шагрени футляра был вытиснен узор, а на каждой стальной вещице виднелась золотая инкрустация. А я почему-то все не позволяла им расплетать свои многочисленные косички, скрепленные медными наконечниками. Наверное, я просто боялась вступать в новый этап жизни… И ведь не разрешила, так и осталась при своих косичках!
Горячая вода навеяла сон, и вот меня уже завернули в одеяло, я вяло улыбнулась и поблагодарила, не понимая смысла окружающей меня суеты. А девичьи голоса щебетали наперебой, уплывая вдаль, проваливаясь за грань сна… В голове осталась только одна фраза: «Завтра день принесения клятвы!»
«Какой клятвы?» – недоуменно подумала я и вдруг провалилась в сон.
– Каждый взрослый эльф, вступающий в ряды клана Полуночных, обязан принести клятву верности Дархэму, нарушить которую он не сможет даже под угрозой смерти! – пафосно вещал Лаллэдрин, ведя меня по длинному коридору, примыкающему к залу заседаний королевского совета. – Интересы клана мы ставим превыше всего, гораздо выше собственных забот и хлопот. Помни это, девочка моя! Сегодня мы официально принимаем тебя в нашей столице как Наследницу трех кланов и дочь рода Эврелиев, вернувшуюся к нам по милости богов! Ты понимаешь значительность сего момента, Йона?
Я растерянно кивнула, одновременно смущенная, обрадованная и раздосадованная. Их противоречивое мышление так и осталось для меня непостижимой загадкой… Вчера они хотели меня казнить, сегодня – приводят к присяге на верность этому городу. А завтра? Что они придумают завтра?
Зал заседаний встретил меня траурными стенами, затянутыми в черный погребальный бархат. «Это в память о загадочно погибшем привратнике из храма Эврелики!» – сумрачно пояснил мой проводник, отводя взор от печальных атрибутов нашей потери. Свечи оплывали белыми неровными горками, чуть дымились ароматические курильницы, в покоях было неуютно и душно… Брови Лаллэдрина хмурились, а глаза намеренно избегали смотреть на королеву, вновь спрятавшуюся под густой вуалью. Он не снизошел и до того, чтобы замечать жмущуюся к матери принцессу, бледную и непримиримую. Сегодня он видел только меня одну…
Церемонию принесения клятвы я запомнила смутно. В памяти сохранился преображенный в алтарь стол, на который водрузили мой меч Лед, прикрытый черным знаменем клана Полуночных, – главные реликвии, доставшиеся нам от короля Арцисса.
– Обещаешь ли ты, Наследница трех кланов, оберегать и защищать город Дархэм, не щадя живота своего? – с нажимом спросили у меня.
– Да! – искренне ответила я, мысленно удивляясь, а разве может быть иначе?
– Обещаешь ли ты оберегать жизнь, счастье и здоровье жителей Дархэма превыше своего собственного? – вопросили меня.
– Да! – снова дала зарок я, вынимая из себя душу, ощущая себя пойманной в ловушку чести, стыда и совести. Наверное, я не хотела становиться частью Дархэма, но тем не менее ею стала. Наверное, я хотела сказать что-то другое, но, странное дело, сказала именно это! Вышло нечто если не красивое, то вполне своеобразное и не лишенное внутренней логики.
Вот пусть таким и остается!
Все девять членов королевского совета восседали на высоких стульях и казались нереально отстраненными в своих черно-белых одеждах и плащах. У мужчин имелись мечи в ножнах на поясе; у женщин, королевы Эвники и принцессы Эвридики, – кинжалы на груди. Одна я была безоружна. Сидела нарядной куклой в светлой парче, с лицом, которое умелые здешние женщины накрасили слишком ярко и броско: золоченые веки, брови соединены на переносице в одну темную линию, губы почти белые.