Звезда Надежды

Гольдберг Людмила

— Что вы хотите?

— Я ищу работу, — робко ответила та.

— Нам требуются продавцы в отдел детской игрушки.

— У меня есть диплом продавца, — обрадовалась Надя.

— Тогда пишите заявление и давайте паспорт.

Надежда протянула паспорт. Та внимательно посмотрела на фотографию, перелистала страницы и наконец с удивлением уставилась на девушку.

— А прописка? — спросила она.

Надежда не знала, что ответить, потому что никогда не слышала об этом.

— Без прописки вас никто не возьмет, — сказала женщина, возвращая паспорт.

— А где ее взять, эту прописку?

Женщина вытаращила глаза.

— Как это где? В милиции, конечно. Вы откуда свалились? Вы что, не ленинградка?

Оказавшись на улице, Надя еще долго в растерянности стояла

перед зданием универмага. Праздничное настроение улетучилось, поиски работы она решила пока прекратить. Надо было срочно узнать, что значит «прописка». Она медленно поплелась к дому, не замечая прохожих и думая о неожиданно свалившихся на нее трудностях.

— Ну что, уже нагулялась? — раздался рядом чей-то голос. Надежда повернулась и увидела Вадима, стоявшего возле своей машины. Она только грустно кивнула ему головой.

— На этой неделе ко мне приезжают друзья, так что тебе лучше пока пожить у соседки, Полины Ивановны, я уже с ней договорился. А потом, когда они уедут, снова сможешь вернуться… А пока мне надо бежать, меня дела ждут. До вечера! — быстро закончил он.

Девушка с тоской смотрела вслед уезжающей машине. «У него есть дом, работа, ему хорошо, а мне вот нужно теперь искать какую-то прописку», — думала она.

В 30-е годы в Советском Союзе была введена паспортная система с пропиской, ограничившая право людей на передвижение. Штамп в паспорте указывал адрес каждого гражданина, и никто не мог просто взять и переехать в другой город: без прописки нельзя было устроиться на работу, получить жилье, не приходилось рассчитывать на медицинскую помощь. Поэтому переселиться из деревни в большие города было практически невозможно.

Глава 2

1

Дни тянулись томительной чередой. От будущего уже не приходилось ждать ничего хорошего, только смерти. Целыми днями старик лежал и смотрел в потолок, мысли его блуждали в далеком прошлом.

Николай Степанович был выходцем из очень бедной семьи. При советской власти, благодаря своему уму и необычайной изворотливости, он смог выбиться «в люди». Для этого не нужно было оканчивать школ и институтов, достаточно было уметь читать и писать. В семнадцатом году ему как раз исполнилось семнадцать. Как только большевики взяли власть, и стало ясно, что пришли они надолго, Богустов вступил в партию. Потом он участвовал в гражданской войне, одним из первых бросился раскулачивать, отбирая у крестьян все, вплоть до нижнего белья.

Был он комиссаром и на Дальнем Востоке. Там ему пришлось однажды расстрелять большую «банду», но все ли были бандитами или нет, — Богустова тогда мало интересовало. Вспомнив сейчас об этом, Николай Степанович покосился на шкаф, имевший двойное дно. Там был его тайник, где хранились многие документы, касающиеся его деятельности на Дальнем Востоке. Хотя дни его были сочтены, умирать преступником старику не хотелось, он привык к почестям, и ему приятно было сознавать, что похоронят его как человека с большими заслугами перед родиной.

«Нужно будет уничтожить бумаги, — подумал старик, — а остальные вещи Анна приберет к рукам или ее Андрюшка пропьет. Вещи-то ценные».

«О, Господи, — простонал он в тоске, — прости, Господи, что грешил, но я не виноват, Господи, время было такое, все грешили, не я один!» Он перекрестился и обвел глазами комнату. На стенах висели картины известных мастеров, кругом стояла дорогая антикварная мебель. Старик почему-то вспомнил свою покойную жену. «Да, наградил меня Господь, за что — не знаю. Всю-то жизнь с ней промаялся. Не баба, а мужик в юбке. А характер какой — слова нельзя против сказать. Ведь всю жизнь ее боялся! Чтоб тебя там, Прасковьюшка, в гробу скрутило, хоть о мертвых грех так думать», — и старик снова перекрестился.

Его жена родилась на Дальнем Востоке. Отец Прасковьи был крупным золотопромышленником, владельцем нескольких заводов. В 1914 году Прасковья вышла замуж за человека, промышлявшего, как и ее отец, золотом, и через два года родилась у нее дочь Анна. Николай Степанович встретил Прасковью во время гражданской войны, когда она, потеряв

все, жила в доме для прислуги. Николай каким-то образом почувствовал, что у нее еще много припрятано. И отец, и муж Прасковьи в это время скрывались от большевиков в тайге. Николай сделал попытку подступиться к молодой женщине, но получил резкий отпор. Гневный взгляд красноречиво говорил о том, как она относится к комиссару. Прасковья ненавидела его за все, что случилось с ней и ее семьей, и тогда Николай понял, что сломить эту женщину можно только одним путем: подрубить корень, как говорили на Руси. Комиссар выследил, где прячутся отец и муж Прасковьи и своими руками пристрелил одного, потом другого. Прасковье Николай сказал, что ее близкие погибли от руки бандитов. Сообщая ей страшную новость, комиссар внимательно всматривался в непроницаемое лицо женщины, но лишь на какое-то мгновение увидал в нем растерянность и беспомощность. И тогда он сделал то, что задумал: разыграл перед несчастной женщиной роль великодушного спасителя, понимая, что теперь, с ребенком на руках, ей ничего не останется, как выйти за него замуж. Однако в открытую он, красный комиссар, не мог жениться на дочери золотопромышленника. Богустов помог ей ночью собрать все припрятанное богатство и скрыться в надежном месте, а через некоторое время они смогли встретиться и пожениться. Прасковья никогда не любила его, и Николай прекрасно сознавал, что служил для нее лишь ширмой. В то же время его самолюбию льстило, что женщина, на которую еще недавно он боялся даже взглянуть, теперь принадлежит ему, хотя нередко рядом с ней он чувствовал себя ничтожеством.

Богустов думал, что на новом месте его никто не знает, однако «доброжелатели» быстро нашлись, и один из бывших друзей написал на него донос. Там говорилось, что Н. С. Богустов женат на дочери золотопромышленника, которая имеет при себе золото и драгоценности, скрытые от советской власти. Но, как всегда, счастье было на стороне Николая: донос лег к нему на стол, а друг был арестован и очень скоро расстрелян как «враг народа». С этого момента красный комиссар Богустов стал еще осторожней и подозрительней. Всех, кто почему-либо мог помешать его карьере, он безжалостно уничтожал. Способов было много: объявить контрреволюционером, врагом народа, шпионом… Человек мог быть убит бандитами в перестрелке, правда, пуля почему-то неизменно попадала в затылок.

За успешное уничтожение одной из «банд» Богустов получил в награду кольт с дарственной надписью на золотой пластине. Кольт ему пришлось потом сдать, так как оружие не разрешалось держать в доме, но золотая пластина хранилась в тайнике как молчаливый свидетель его прошлого.

«Ну да и Прасковья, чай, теперь жарится на сковородке в аду. Уж она-то грешила не меньше. Чего только не делала в блокаду!» И старик снова обвел глазами комнату. Картины, которыми были увешаны все стены, тоже хранили свою страшную тайну. В блокадную зиму 1942 года Прасковья приволокла их и все приговаривала: «Достались потом и кровью». Богустов боялся ее, думал, дойдет и до него очередь. Бывало, поставит она перед ним тарелку с супом, а сама сядет рядом и уставится с ненавистью, так что и не знаешь, как проглотить ложку, может, там яд. Так и держала мужа в страхе. «Господи, только бы не встретиться с ней на том свете», — пробормотал старик.

Он вспомнил, как Прасковья, умирая, открыла глаза, в упор посмотрела на него и произнесла: «Знаю и всегда знала, что ты убил моего мужа и отца. Поздно ты с ними разделался. Успели рассказать. Вот и платила тебе всю жизнь, подохнешь, как собака, никому не нужный». У него мороз пробежал по коже. Упал перед ней на колени, вымаливая прощенье: «Прасковьюшка, хоть в последнюю минуту прости! Ты же сама… Ты знаешь… Полюбил тебя, на все готов был». Она приподняла голову, плюнула ему прямо в лицо, после этого откинулась на подушку и через несколько минут умерла. От этих воспоминаний у старика снова поползли мурашки по коже. «Вот и сбылись ее слова. Лежу и подыхаю, как собака, никому не нужный», — подумал он. «Прокляла подлая. Нет, нужно бумаги сжечь, чтобы не достались ее отродью. Анна-то вся в мать пошла, ненавидит меня. Может, Прасковья ей всю правду сказала, змея подколодная».