Звезда негодяя
Шрифт:
Коннор не мог с этим не согласиться.
Когда экипаж двинулся в сторону поместья, то шеф Брауни произнес:
– Ваш отец работал на фейери, я в этом не сомневаюсь. И часть его работы, а возможно, и вся работа – было заботиться о миледи Эмме и дать ей приют.
Шон сидел, поджав ноги, и кажется, превратился в одно большое рыжее ухо – с таким вниманием слушал родителя. Эмма невольно заерзала на сиденье.
– Зачем? – спросила она. Шеф Брауни нахмурился.
– Миледи, вы помните вашего отца?
Эмма побледнела – ух, как она побледнела, словно
– Да, помню, – ответила Эмма. – Он умер от драконьего пламени. Мама водила меня на его могилу, – она сделала паузу и возмущенно воскликнула: – У меня был отец!
Коннор понял, куда клонит шеф Брауни, и эта версия, при всей ее экзотичности, показалась ему вполне реальной.
– Но не факт, что господин Эдельстан был вашим настоящим отцом, – произнес шеф Брауни. – Я весь день сегодня думал о том, зачем Галхаад отирался возле поместья, а потом вспомнил, как сам ходил смотреть на Шона. Вон, – он кивнул в сторону сына, который низко опустил голову. – Мать его задурила, было дело, умотала к родителям. Я к тестю, он на меня с ружьем попер. В общем, я полгода к их дому таскался: стою, бывало, за деревом, смотрю, как Шон в саду играет. И на душе как наплевано.
Эмма посмотрела на него с забавной смесью непонимания и гнева, словно шеф Брауни полез немытыми руками туда, куда и смотреть не смел, и Коннор прекрасно ее понимал. Он бы тоже не стерпел намека на то, что его отец не имеет к нему отношения.
– То есть, вы полагаете, что Галхаад был моим отцом? – спросила Эмма, и ее голос задрожал. Коннору показалось, что она готова расплакаться.
Шеф Брауни кивнул. Впереди показались огни поместья, и Коннор подумал, что страшно устал. День выдался долгим.
– Я почти уверен в этом. Он был вынужден скрывать вас, и милорд Клилад дал вам кров именно поэтому. И убили его, возможно, из-за того, что он решил открыть вам правду.
Экипаж свернул на дорожку к поместью – слуга с фонарем вышел открывать ворота и разинул рот, видя гостей. Спустившись на землю, Коннор подал руку Эмме и бросил через плечо:
– Проводите шефа Брауни и офицера Шона в гостевые комнаты. И отправьте кого-нибудь в поселковую лавку за одеждой для них, я все оплачу.
Слуга кивнул и поскакал выполнять. Шеф Брауни угрюмо посмотрел на Коннора и благодарно кивнул.
– Я не хотел обидеть вашего батюшку, не думайте.
– Я понимаю, – произнес Коннор, и Эмма, которая стояла рядом с ним, вдруг всхлипнула.
– Невозможно, – услышал Коннор. – Нет, нет, это невозможно.
И Эмма быстрым шагом кинулась к дому – чтобы никто не увидел, как она плачет.
***
Больше всего Эмма боялась, что Коннор придет в ее комнату и потребует своего. Сейчас одна мысль о том, чтобы лечь с ним в постель, была просто невыносимой.
Ей надо было побыть одной. При мысли о том, что придется кого-то видеть, разговаривать, что-то делать, Эмме становилось холодно.
Она всю жизнь была
Да и что говорить, когда она сама помнила отцовскую любовь? Максим Эдельстан носил ее на шее, часами играл в кукольное чаепитие и читал сотню раз прочитанные сказки с искренним воодушевлением, целовал Эмму на ночь, сидел рядом с ней, когда она болела. Этого было не подделать.
В конце концов, это было лишь предположение шефа Брауни. А он мог и ошибаться. Возможно, Галхаад вел свои дела с Клиладом Осборном, и Эмма не имеет к ним отношения.
Лучше думать так, а не иначе. Ей будет легче.
Да и если бы Эмма была наполовину фейери, то она давно поняла бы это. В ней нет ничего от хозяев земли.
Всхлипнув, Эмма машинально перебрала заготовки для цветов на столе и стала готовиться ко сну. Завтра все будет совсем по-другому.
Если бы фейери хотели ее убить, они давно убили бы. Бояться нечего.
Когда Эмма нырнула под одеяло, в дверь легонько постучали, и, не дожидаясь приглашения, в комнату заглянул Коннор. Увидев его лицо, Эмма почувствовала, как в груди разливается холод.
Он потратил силы, гася пожар в полицейском участке, и пришел к Эмме восстанавливаться. Давно Эмма не чувствовала такого тоскливого опустошения. Для Коннора она вещь, которую он купил по цене отцовского дома – он будет пользоваться этой вещью, сколько потребуется.
Эмма откажется – он возьмет свое силой.
– Как самочувствие? – спросил Коннор, войдя в комнату. Эмма невольно заметила, что в его голосе звучит искреннее волнение, словно он спрашивал о ком-то близком и важном.
– Не знаю, – ответила Эмма, чувствуя, что снова готова расплакаться. – Не каждый день слушаю подозрения, что мой отец мне никто.
Коннор со вздохом опустился в маленькое кресло, и Эмма подумала, что сегодня он тоже устал. День был долгим и тревожным.
– Это ведь подозрения, – сказал он. – Да, неприятные, но это работа шефа Брауни. Выдвигать предположения и докапываться до истины.
– Как он там? – спросила Эмма, запоздало вспомнив, что так и не проверила, как ее гости устроились на новом месте.
Как непривычно это звучало: ее гости. Она уже не была приживалкой.
– Хорошо! – весело ответил Коннор. – Пошли спать после ужина. Ты не спустилась к нам, я невольно подумал, что… – он с усилием стиснул переносицу, и на кончиках его пальцев засветились сиреневатые огоньки. – Все утрясется, Эмма. Правда.
Он, кажется, не знал, что сказать – вряд ли Коннору Осборну, гуляке и игроку, приходилось кого-нибудь утешать. Эмма свернулась под одеялом калачиком; Коннор поднялся и, пересев на край кровати, завладел ее рукой.