Звезда негодяя
Шрифт:
– Прощай, – едва слышно сказал Коннор. – Я позову слуг.
Он склонился к ее губам, поцеловал, понимая, что Эмма не откликнется на его поцелуй. Надо было перевернуть страницу и жить дальше. Солнце садилось, и жизнь продолжалась, пусть это было глупо и жестоко.
Коннор не понял, в какой момент это произошло: его вдруг оттолкнуло в сторону, и он увидел тонкую руку, сжавшую лацкан его сюртука. Эмма уже не лежала, она сидела в гробу, румянец стремительно заливал ее лицо, и в широко распахнутых глазах не было ничего, кроме страха.
– Коннор! – выкрикнула Эмма и тотчас же повторила шепотом: – Коннор…
Он схватил ее за руку, еще холодную, но уже живую. Дотронулся до лица – теплое. Взгляд Эммы метался по сторонам, словно она не могла понять, где находится: Коннор обхватил ее голову ладонями, заставив смотреть прямо в свое лицо, и спросил, не веря самому себе:
– Эмма? Ты меня слышишь?
За дверями гостиной что-то с грохотом упало, и по дому рассыпались удивленные и испуганные голоса. Эмма смотрела в глаза Коннора, и он чувствовал, как все, что в нем разорвалось и рухнуло за эти страшные дни, исцеляется и возрождается под ее взглядом.
– Слышу, – прошептала она. – Что случилось?
Коннор обнял ее, подхватил на руки, вынимая из гроба и стараясь не думать о том, что могло бы случиться. Он провел по волосам Эммы одним из аналитических заклинаний и понял, что произошло позавчера во дворце. Келемин приготовил им особый подарок, ударив Эмму последним заклинанием. Оно не убило ее, а погрузило в состояние, похожее на смерть.
Если бы Коннор не упрямился, не позволяя похоронить Эмму, то она пришла бы в себя уже в могиле. Фейери приготовил для нее поистине ужасную участь.
«Не думать об этом, – велел себе Коннор. – Только не думать».
– Все хорошо, Эмма, – ответил он. – Все уже хорошо.
***
Весть о невероятном воскрешении хозяйки поместья облетела Дартмун, и возле ворот стали собираться любопытные. Всем хотелось поскорее увидеть живой ту девушку, которая несколько часов назад лежала в гробу. Но в дом впустили только шефа Брауни и доктора Маквея. Остальным Кварна, рыдавшая теперь от радости, рассказывала о том, что все было, как в сказке, и несчастная девушка ожила от поцелуя любимого.
– Так и было! – восклицала она, поднося к глазам платок. – Мы с Дженни заглянули в щелку, и ах! Миледи Эмма уже не лежит, а сидит, живехонькая! Дженни так без чувств и опрокинулась набок. А я себя не помня, кинулась на кухню за подогретым вином. Первое дело при болезни! Поднесла его потом милой моей Эмме, а она улыбнулась мне и говорит: Кварна, это я!
Жительницы поселка дружно всхлипывали и шмыгали носами, а их мужья и сыновья предметно обсуждали полезные свойства подогретого вина и собирались немедленно его употребить. Миледи Эмма Эдельстан жива! Это дело стоило отметить, как следует!
Лежа под одеялом в спальне, Эмма слышала, как Коннор в коридоре говорил:
– Простите меня, шеф. Я был
– Да я понимаю, – отвечал шеф Брауни. – Что уж там, я и сам переживал.
– Ну вот! – доктор Маквей смешал микстуру и протянул Эмме стакан. – Сейчас вы в полном порядке. Заклинание фейери рассеялось, и теперь четко видно, что это была не смерть, а сон, в который вас погрузили. Мы все должны благодарить милорда Осборна за то, что он уперся и не позволил вас похоронить.
– Хорошо, что мне не стали делать вскрытие, – заметила Эмма, отпив горькую зеленоватую жидкость. Доктор рассмеялся.
– Вот уж точно! Я рад, что с вами все хорошо, но советую сегодня не вставать. Отдохните, а завтра с новыми силами начнете новую жизнь.
«Новая жизнь», – повторила Эмма. Это звучало странно и волнующе. Сколько всего удивительного и пугающего уместилось в эти дни – и теперь все кончилось и началось заново.
Доктор Маквей покинул комнату, пропустив Коннора, и Эмма вспомнила, каким было его лицо, когда она очнулась в гробу – он будто бы тоже умер, и жизнь возвращалась к нему.
– Как ты? – спросил он, присев на край кровати. Эмме вдруг подумалось, что все, что было с Коннором раньше, слетело с него, словно шелуха. Всю ту грязь, которая наросла на нем за годы столичной жизни, смыло и унесло прочь.
– Не знаю. Все как-то по-новому, – призналась Эмма и добавила: – Ведь не каждый день приходишь в себя в гробу.
Коннор кивнул, осторожно взял ее руку и поднес к губам.
– Эмма… – произнес он и, вздохнув, добавил: – Господи, я вообще не знаю, о чем можно говорить. Ты жива.
Он погладил Эмму по плечам, с прежней трепетной нежностью взял ее лицо в ладони, словно никак не мог поверить в то, что она рядом, что они оба живы, и все начинается заново.
– Почему ты не позволял меня хоронить? – спросила Эмма. Улыбка, озарившая лицо Коннора, была светлой, почти детской.
– Я не хотел, чтобы тебя забрали, – признался он. – Я не мог тебя потерять. Эмма, я…
– Ты просто снова спас мне жизнь, – сказала Эмма. Благодарность и любовь – вот чем были те чувства, которые наполняли ее, когда она смотрела на Коннора.
Коннор рассмеялся.
– Ты знаешь, – произнес он и вдруг умолк. Улыбка, проплывшая по его лицу, была смущенной – такой, какой он никогда не улыбался. – Я очень много сделал не так. Я причинил тебе много боли, Эмма.
Эмма хотела было перебить его, но Коннор приложил указательный палец к ее губам, приказывая молчать, и она умолкла.
– Я… – Коннор сделал паузу, словно то, что он пытался сказать, причиняло ему невероятные душевные страдания. – Я постоянно думал о нас. Пока мы шли через лес, пока лазали в подземном королевстве… постоянно. Я раскаиваюсь, Эмма. Мне надо было вести себя по-другому с самого начала. Не принуждать тебя, не привязывать к этому дому… Прости меня, если сможешь. Прости.