Звезда негодяя
Шрифт:
– Не откажусь, – прошептала Эмма и откликнулась на его поцелуй.
Горячий воздух комкался в легких, и ей казалось, что она скоро не сможет дышать. Эмма не запомнила, как они избавились от одежды – просто вдруг поняла, что в комнате холодно, по окнам стучит дождь, а пальцы и губы Вьятта, которые скользили по ее телу, были настолько горячими, что Эмме казалось, будто она видит их огненные следы на своей коже.
Это было сладко и больно. Это было невыносимо. Под щеку скользнула прохладная ткань подушки, и рука Вьятта твердо и уверенно надавила между лопаток, принуждая
Эмме казалось, что по ее коже бегут оранжевые и белые язычки пламени. Вьятт постепенно сменил ритм, его движения сделались грубыми и рваными, и в тот момент, когда у Эммы начинало темнеть в глазах от наслаждения, густо смешанного с болью, он вдруг принимался двигаться медленно и лениво, с каждым неспешным толчком задевая маленькую точку в глубине, от которой по всему телу Эммы начинали расплываться спокойные волны теплого, медового удовольствия.
Это было… Эмма не могла подобрать этому названия. Человек, которого она любила раньше, который растоптал ее любовь, никогда не делал с ней ничего, даже отдаленно похожего на то, что она испытывала в эти минуты. Кровать качалась и плыла под ними, грохот дождя был музыкой, и Эмма теряла себя в эти минуты.
Ей хотелось раствориться во Вьятте. Сделаться с ним единым существом. Только бы он не останавливался – с каждым движением Вьятт становился все грубее, и, когда он сгреб волосы Эммы в охапку и резким движением притянул ее к себе, заставив выгнуться и прильнуть к его телу, Эмма почти потеряла сознание от затянувшего ее водоворота ощущений.
Ее бросило в холод и тут же окатило жаром. Эмма и подумать не могла, что ее тело может так откликнуться на чужую ласку. Ей казалось, будто она превратилась в натянутую струну диковинного музыкального инструмента, и сейчас Вьятт играл на нем ту мелодию, которая эхом отзывалась в душе Эммы.
– Белла… – услышала она, Вьятт толкнулся в нее еще раз и еще, и по телу Эммы прокатилась судорога мучительно сладкого, почти болезненного счастья.
Вот и все. Эмма устало опустилась на скомканные простыни, и Вьятт мягко привлек ее к себе и поцеловал в щеку.
– Ты ведь не исчезнешь? – спросил он. Эмма повела плечами, удобнее устраиваясь в его объятиях, и откликнулась:
– Только утром. Мне придется уехать.
Вьятт негромко рассмеялся.
– Невозможно, – ответил он. – Я никуда тебя теперь не отпущу.
Потом они заснули в объятиях друг друга, и Эмма проснулась на рассвете, когда Вьятт шевельнулся и негромко сказал:
– Проклятая ведьма…
Сапфиры мягко светились в его перстнях, в сером рассветном сумраке лицо Вьятта казалось спокойным и усталым. Эмма с грустью подумала, что больше они не встретятся. Вьятт спас ее и подарил опаляющую страстью сказку этой ночи – вот и все.
«Пусть он не разобьет мне сердце, – подумала Эмма, одеваясь. – Пусть все на этом и закончится».
Из кармана сюртука Вьятта вывалился какой-то жетон; Эмма машинально подняла его и прочла: Министерство магии, отдел расследований, высший
Коннор Осборн представился своим вторым именем. Возможно, понимал, какую прекрасную славу имеет в этих краях – что ж, сегодня ночью он доказал, что все, что о нем говорят, правда. Бесстыжий бабник, который не пропустил ни одной юбки.
Вот и Эмма пополнила список его трофеев.
Нахлынувшее чувство стыда было таким острым и глубоким, что Эмма испугалась, что задохнется и умрет прямо сейчас. Коннор Осборн будто бы выставил ее голой на площади перед толпой народа, и Эмма не могла закрыться от него.
«Господи Боже, это невозможно» – только и смогла подумать она. Вспомнив о том, насколько ей было сладко в его объятиях, Эмма не сдержала слез.
Надо было немедленно ехать в Дартмун, собирать вещи и отправляться куда угодно – лишь бы подальше от этого развратника. Увидев ее в поместье и поняв, что она и есть та приживалка, Осборн обязательно решит сделать ее своей наложницей: просто потому, что Эмме некуда идти, а скоро Йолле и Дикая охота, и все, кто не имеет приюта, лишатся жизни под копытами белоснежных коней фейери. Теперь он точно не станет с ней церемониться.
Ну уж нет. Она отдалась герою и своему спасителю, а не подлецу и бабнику.
Эмма подхватила свою сумку и бесшумно выскользнула из комнаты в темный коридор.
***
Коннор проснулся от холодного ощущения одиночества. Не открывая глаз, он провел ладонью по кровати – пусто, простыня уже остыла. Он повел плечами под одеялом, еще надеясь, что Эмма, допустим, ушла в ванную, но в номере царила сонная тишина.
Сказочная Белла сбежала от него несколько часов назад.
Коннор вздохнул, лег на середину кровати. Что он сделал не так? Чем обидел?
Отец, Клилад Осборн, самый знаменитый бабник региона, всегда говаривал: всяку дрянь на себя тянь – Господь увидит, хорошую пошлет. Это потом он как-то резко сдал, а со слабостью плоти к нему пришла та сила духа, которая всегда возникает у бывалых развратников. Отец больше не вспоминал своих поучений, браня поведение и манеры сына на все лады – но Коннор прекрасно жил в столице, следуя прежней отцовской науке.
Хорошо, хоть наследства не лишил, хватило ума.
Ночью, перед нем, как заснуть, обнимая Эмму, Коннор подумал, что Господь услышал его молитвы, смиловался над грешником и послал ему хорошую. У него даже мелькнула совершенно безумная и неестественная для него мысль утром взять Эмму за руку и отвести в церковь.
Почему бы и нет? Порядочная, достойная, очень красивая девушка. Надо, в конце концов, и остепениться: в здешней глуши это оценят, а раз ему тут жить, то придется это делать по тем правилам, которые приняты в этих глухих краях.
Или все-таки она опытная куртизанка, которая просто сыграла роль соблазненной невинности? Нет, ни одна куртизанка не сбежала бы без денег. Коннор не сомневался в своих постельных умениях, но для женщин золото приятнее всех телесных удовольствий вместе взятых.