Звезда Полынь
Шрифт:
– А ты полагаешь, – цепко спросил Фомичев, – был сценарий?
Наташка молчала и только знай себе поглаживала руку Корхового. Уже обеими ладонями. И все смотрела ему в лицо.
– Странная история, ребята… – сказал Корховой совсем тихо. – Ментам я сказал, что плохо все помню, мысли, мол, путаются, и просил подождать со снятием показаний… А на самом деле я просто не знаю, как им втолковать. Иногда мне кажется, что у меня и впрямь шарики за ролики заехали и я больше выдумываю, чем вспоминаю…
– Начало интригующее, – кивнул Фомичев. – Считай, ты нас загрунтовал.
– Да погоди ты! – вдруг прикрикнула на
Она торопливо достала полиэтиленовый пакет с роскошной, спелой черешней – цветом аккурат как ее губы.
– Ты не бойся, я помыла уже… И в другой пакетик переложила, чистый…
– От вас, мадам, хоть кактус, – ответил блаженно сомлевший Корховой, изо всех сил стараясь не рассиропиться и не впасть в сентиментальность.
– Да ну тебя совсем!
– А ты мне в рот будешь вкладывать ягоды?
– Буду!
– А косточки вынимать изо рта будешь? А то мне голову не поднять, чтобы плюнуть.
– Буду! – героически ответила Наташка, встряхнув прической.
– А на что ты еще готова для раненого коллеги?
– На все, – серьезно ответила Наташка.
Устремленные на нее из-под бинтов глаза Корхового стали как у кота при виде сметаны.
– Ладно, – сказал Фомичев, по памяти цитируя близко к тексту "Своего среди чужих". – Это ваши дела. Это все ваши дела. А вот что золото в банде…
– Да, – спохватился Корховой. – Насчет банды.
– Так положить тебе ягодку? – спросила Наташка.
Корховой не ответил. Некоторое время молчал, прикрыв глаза. То ли собирался с мыслями, то ли перебарывал приступ боли или головокружения.
Потом поднял веки. Посмотрел на Наташку. Посмотрел на Фомичева.
– Там какая-то сложная подлянка… Подстава. Парень, который его застрелил… совсем мальчишка, пацан, он еще телефоном меня потом приложил… Он и понятия не имел, что они идут убивать. С ним был второй, повзрослей… Гнида. Он так ловко пацана за руку с пистолетом взял… Парень даже не понял, что произошло. До самого конца был уверен, что это случайность. А это была не случайность. Тот, второй, пришел убить Шигабутдинова, причем непременно рукой мальчишки. Пистолет нашли?
– Да, – боясь пропустить хоть слово, односложно ответил Фомичев.
– Ну, вот… А ведь они вполне могли его забрать, я уже отключился… Пистолет нужно было оставить, чтобы на нем нашли отпечатки. Ребята, тут капитальный материал для журналистского расследования. Но я в ближайшее время вряд ли потяну… Так что дарю.
– Когда теперь менты придут? – спросил Фомичев.
– Не знаю… Завтра, наверное… Наташенька, – просительно проговорил он, – дай мне ягодку, пожалуйста.
Наташка так торопливо дернулась исполнить просьбу, что чуть не вывалила всю черешню из пакета на больничный пол. Но природная ловкость выручила ее и на этот раз. Она осторожно вынула за хвостик двойную семейку черешен, поднесла к лицу Корхового. Губы ее сосредоточенно округлились, точно у кормящей матери, дающей ложку с кашей капризному, но, конечно, беззаветно любимому ребенку. Корховой широко открыл рот. Наташка аккуратно опустила туда ягоды, а когда Корховой с лошадиной осторожностью, одними губами, взял ягоды в рот, легко потянула хвостики вверх; хвостики остались в ее пальцах, ягоды – во рту Корхового. На лице Корхового отразилось
– Завтра ты им расскажешь? – спросил Фомичев.
– Погоди ты со своими вопросами! – накинулась на него Наташка. – Он же поперхнется!
Фомичев поднял руки, сдаваясь.
– Молчу, молчу.
Наташка поднесла пустую ладонь к щеке Корхового.
– Плюй, Степушка…
И вот тут Корховой покраснел. Беспомощно глянул на Фомичева, потом на Наташку. Покатал косточки во рту, не зная, как выйти из положения, – от подушки ему, похоже, было не оторваться. И, повернув голову немного набок, пунцовый, осторожно выдавил языком косточки Наташке на ладонь.
Палата с наслаждением созерцала.
– Ну вот, видишь, как просто? – обрадованно спросила Наташка. – Дать еще?
Корховой перевел дух.
– Не, погоди, – сказал он. Помолчал. – Правда, знаете как обидно, что я напрочь заспал, чего ночью придумал?
– Ты, главное, не заспи, как тебя отоварили, – посоветовал Фомичев.
– Вы бы поспрошали стороной, есть пальчики пацана у ментов в картотеке или он начинающий, – сказал Корховой. – И если начинающий, если пальчиков нет… Куда и зачем его втягивали так круто – вот вопрос…
– Ментам тут карты в руки, – решительно сказал Фомичев. – Не мудри, Степа. А то не ровен час – перемудришь. Рассказывай им все скорее.
Корховой помолчал. Потом перевел взгляд на Наташку.
– Глупо, – проговорил он, глядя ей в глаза. – Я его минуту видел, ну, от силы две – не помню, сколько мы с тем вторым друг дружку валтузили, да и не в минутах дело… Ему с самого начала противно было Шигабутдинову говорить всякую чушь. Он говорил как робот – обязан сказать, вот и говорил. Без этой их фашистской истерики, понимаете… Такую идейную речь толкал – а себе под нос, с отвращением: бу-бу-бу… А потом за какую-то минуту он успел и изумиться тому, что его руками сотворили, и посочувствовал, дурачок, своему напарнику, потому что был уверен – тот случайно человека завалил и теперь будет угрызаться… и мне впердолил уже совершенно искренне, от души, потому что товарища выручал… Он мне понравился, ребята. Я бы такого сына хотел.
И тут жгуче покраснела Наташка.
Она дала себе волю, только когда они с Фомичевым уже вышли из больницы на улицу, да и то коротко. Шагала стремительно, целеустремленно – железная деловая женщина – и вдруг остановилась, будто разом ослепла. Глухо, из глубины застонала, как если бы кто-то ей нож вогнал под ребро, затрясла головой, и из глаз хлынули так долго не получавшие вольную слезы.
И тут же потянулась за платком, враз утихнув. Спрятала лицо в платок, шмыгнула оттуда носом пару раз… Фомичев даже не успел вовремя отреагировать и, собственно, когда он затянул свое утешительное "Наташенька, да что ты, да не надо…" – она уже взяла себя в руки.
– Ничего же страшного… Видно же теперь – Степка счастливо отделался, скоро опять запляшет, правда…
– Да я понимаю, – ответила Наташка совершенно спокойно, только чуть хрипло. Спрятала платок. – Я же курсы медсестер в свое время закончила, с отличием… Все понимаю. А только… Нет, все. Главное – не думать о том, что могло бы быть хуже.
– Да уж… – согласился Фомичев. – На полсантиметра бы правее…
– Молчи, убью, – сказала Наташка. – Утешитель.
Фомичев невесело засмеялся.