Звезда упала
Шрифт:
И ещё далеко не старая, в трамвае позавчера вон сказали: девушка, передайте за проезд!
Почему же она обречена на ужасное одиночество и тоску, на это бессмысленное, ждущее её впереди прозябание?
То, что судьба не собирается её баловать, было понятно ещё в детстве, но неужели она не заслужила, не заработала права на самую обыкновенную, нормальнуюжизнь? Ей ведь ничего такого особенно не надо, просто чтобы
Неожиданно снизу у неё за спиной раздался весёлый голос:
– Вот ты, оказывается, куда забралась!
Надя от неожиданности выронила книгу, и та, распушив страницы, шлёпнулась на пол, обложкой кверху. На обложке был нарисован смеющийся во весь свой уродливый, до ушей, рот человек. Книга так и называлась — «Человек, который смеётся».
Наде же, однако, было совсем не до смеха. Она растерянно смотрела в какое-то чужое, непривычное лицо Миши. По её разумению он уже давно должен быть на пути к Дарьино.
— Господи, как ты меня напугал!.. — проговорила она.
Михаил улыбнулся. Тут же снова стал родным, близким. Надя с давних пор любила эту его обаятельную, с разбегающимися морщинками улыбку, всегда помнила её.
В своей единственной руке он помимо портфеля ухитрялся держать ещё большую, перевязанную бечёвкой коробку.
— Смотри, чего я Алёшке твоему купил!..
Тут же, как был в костюме, уселся на пол, ловко открыл коробку. Внутри её оказался игрушечный ярко-зелёный грузовик. Так же сноровисто завёл его, зажав между колен, потом тронул какой-то рычажок, и грузовичок поехал между полок.
— Настоящий «АМО»! — наблюдая за ним, с гордостью произнёс Михаил. — Точная копия. То есть, вернее, теперь «ЗиC», я всё по старинке.
— Зачем ты это! — ласково укорила его Надя, тоже с неподдельным интересом глядя на удаляющийся зелёный грузовичок. — Небось, уйму денег стоит!..
Михаил оторвался от игрушки, задрал голову, серьёзно посмотрел на неё.
— Надь, я хочу, чтоб ты знала. Колин сын — для меня всё равно что мой сын. Так что давай, чтоб у нас впредь никогда таких разговоров не возникало.
Надя промолчала, не знала, что на это ответить. Её очень тронули его слова. Он так хорошоих произнёс, просто, без всякого пафоса.
Интересно, что бы он сказал, если бы узнал правду?
Она начала спускаться, одновременно рукой придерживая юбку, чтобы ему ничего не было видно. Он понял, деликатно отвернулся.
— Ну хорошо, извини, Миш, — сказала Надя уже на полу. — Не обижайся. Давай положим твой грузовик обратно в коробку. Сам ему и подаришь. Сейчас заберём его и пойдём ужинать.
Михаил, оперевшись на руку, легко поднялся с пола. Она невольно отметила, как проворно
— С ужином, боюсь, не выйдет, — сказал он с явным сожалением. — В другой раз. Уезжаю я сегодня, Надь. Думал, завтра, да вот не получается, надо срочно возвращаться, проблема на МТС возникла. К тому же шофёр один в Дарьино едет из главка, так он меня и забирает. Вот попрощаться зашёл.
Надя погрустнела. Она и забыла уже, что он должен уезжать.
— Надо так надо. Хорошо, что свиделись. Так здорово, что ты вернулся. Спасибо, что зашёл, а то ты так исчез утром… Я огорчилась. Ну, Вере ты сам знаешь, что сказать… Расскажешь всё, что видел…
Она опять смутилась, нужные слова, как назло, не находились. Он стоял очень близко, смотрел ей прямо в глаза. Они были почти одного роста, он капелечку повыше.
— Ну, счастливо тебе, Миша!
Надя протянула ему руку, но жест этот уже по ходу показался ей слишком официальным, нарочитым, и к правой руке тут же присоединилась левая, она обняла его за шею, приткнулась к нему на секунду, прощаясь с ним, с прошлым, со всем, что ей было дорого.
Вдруг с изумлением почувствовала, что он прижимает её к себе, всё сильнее и сильнее.
Надя отстранилась, чтобы взглянуть в его глаза, но Михаил, по-прежнему удерживая её, стал покрывать частыми страстными поцелуями её лицо. Он целовал её губы, глаза, шею, и она ошеломлённо стояла, никак не отвечая на эти неожиданные, жалящие её поцелуи, но в то же время и не делая никаких попыток высвободиться.
Потом вдруг опомнилась, попыталась отстраниться:
— Ты что, Миша, с ума сошёл?! Пусти!.. Ты что делаешь?!
Но он не слушал, продолжал целовать её, вжимал в себя единственной рукой. Она снова попробовала вырваться, и он снова не отпустил её.
Они нелепо тыркались между полок, натыкались на них, ударялись то спиной, то бедром. Полки качались, книги подбитыми птицами падали на пол.
— Я люблю тебя, ты же знаешь! — лихорадочно шептал Михаил. — Я всю жизнь любил тебя! С самого первого класса, как увидел тебя, так и полюбил! Когда умирал, о тебе думал! Это судьба, Надя! Судьба меня к тебе привела!..
Надя всё меньше отдавала себе отчёт в происходящем. Она ещё слабо сопротивлялась, мелко вздрагивала, шептала в ответ:
— Что ты такое говоришь, Миша… Не надо… Нельзя… Миша… О, господи!
И внезапно, не выдержав, забыв обо всём, сама впилась в его губы долгим, забирающим все силы поцелуем.
Не отрываясь друг от друга, они медленно опустились на пол, прямо там, где стояли, среди попадавших с полок книг.
Надя уже ни о чём не думала, ничего не понимала. Всё, что она хотела, это вот так бесконечно нежно целовать его, отвечать на его ласки, ощущать прикосновения его мускулистой руки.