Звезда Вавилона
Шрифт:
Первой отрезвела Нелли. Ракитинский снобизм не позволял ей связать жизнь с обыкновенный строителем, который даже института не окончил. У него был врожденный вкус, однако он не блистал интеллектом, не умел поддержать беседу, а его песни смахивали на творчество уличных подростков. Ей было бы ужасно неловко ввести Апреля в круг своей семьи или коллег. Она боялась насмешек, не хотела разочаровать отца, брата и… безвременно ушедшую мать. Что сказала бы Лидия, узнай она о молодом любовнике дочери?! Нет сомнений – Нелли тщательно скрывала эту связь. Но то, что Олег Провоторов и домработница Саша видели-таки
– Апрель очень похож на отца, – сказала Мария Михайловна. – Вот Виктор в молодости, а вот сын в его годы. Одно лицо!
Астра встрепенулась, переключилась на снимки.
Виктор Сахно стоял на палубе большого пассажирского судна и безмятежно улыбался. Белая рубашка, темные брюки, южный загар…
– Ваш муж был моряком?
– Нет, он был заядлым путешественником. Мечтал весь мир повидать. Окончил мореходку и поступил официантом на корабль. Поплавал, заработал денег, а потом надоело. Ему все рано или поздно надоедало…
– А когда именно он распрощался с морем?
Мария Михайловна задумалась, шевеля губами и загибая пальцы. На ее переносице залегла горькая складка.
– Точно не скажу… не помню. Да здесь на обороте есть дата! Как раз последний год плавания.
Астра быстро произвела вычисления. Получалось, что Виктор Сахно ушел с корабля тридцать пять лет назад.
– Вы помните название судна?
– «Георгий Панин»…
ГЛАВА 28
Профессор Ракитин чувствовал себя полностью опустошенным, разбитым – и физически, и морально. Изрядная доза седативных средств сделала его вялым, безучастным, но даже в таком состоянии он не мог избавиться от терзающих его мыслей. Он никого не желал видеть: ни следователя, который так и не добился от него вразумительных ответов на вопросы, ни сына, ни жену…
Раиса каждое утро приходила в клинику, стояла у двери отдельной палаты, где лежал Никодим Петрович, внутренне готовясь к безрадостной встрече с мужем. На больничной койке он потерял остатки лоска, горделивую самоуверенность, присущий ему напор и выглядел рыхлым, обессиленным, несчастным стариком. Всякий интерес к жизни, казалось, угас в нем навсегда. В его глазах ничего не отражалось, кроме недоумения и душевной боли.
И палату, и персональный уход, и лечение оплачивал Леонтий. Он общался с врачами и давал указания, кого пускать к отцу, а кого нет. Он не мог запретить Раисе посещать профессора, но и не приветствовал ее визитов.
– Хватит ломать комедию, – как-то бросил он мачехе. – Обманывать больше некого. Всем все ясно!
Она старалась не обращать внимания на его выпады. Состояние же Никодима Петровича поначалу ужасно удручало ее, но это чувство быстро притупилось.
После безобразного скандала, учиненного Эммой, Раиса сама нуждалась в покое и отдыхе. Ее нервы были на пределе. Она едва дождалась, пока разъяренные супруги вызвали такси и отправились домой. Остаток ночи она провела без сна, в лихорадочном возбуждении. Александра Ивановна тоже глаз не сомкнула, глотала валокордин и прикладывала ко лбу холодный компресс. На всякий случай она убрала подальше кухонные ножи и прочие острые и режущие предметы.
«Не бойтесь,
«Зачем же вы взяли ножницы?»
«Хотела порезать на кусочки проклятую картину, чтобы и следа от нее не осталось. Это все она!»
«Кто?»
«Лидия!»
Домработнице стало страшно. Не за себя – за молодую хозяйку. Та вела себя очень странно.
«Лидия давно умерла…»
«Как бы не так! – взвилась Раиса. – Она продолжает находиться среди нас, мутить воду… Эти Ракитины свихнулись на почве клинописных текстов и вавилонской чертовщины! Вы поглядите – они не похожи на нас с вами! Они бродят среди людей, словно тени из прошлого… Я задыхаюсь в их присутствии, перестаю здраво мыслить! Безумие заразно, вы знаете?»
Ее речь стала бессвязной, отрывистой. Александра Ивановна пыталась и ей на голову положить компресс, но Раиса отталкивала ее руку. С ней случилась истерика. Она то хохотала, то плакала, проклиная свою нищету, никому не нужную профессию пианистки, неудачный брак, старого мужа и похотливого пасынка, который хочет на ней выместить все накопленное годами зло, всю свою неправильную, фальшивую жизнь…
Домработница с трудом уговорила ее лечь. Такими Ракитиных ей еще видеть не приходилось. Эмма и Леонтий – при ней! – кидались друг на друга дикими кошками, и, вероятно, дома пустили в ход звериные клыки и когти. Смерть Нелли словно вскрыла долго созревавший фурункул, который истекал гноем и кровью, брызгая на окружающих. Александра Ивановна не узнавала чопорных, подчеркнуто вежливых хозяев. С цепи они сорвались, что ли?
Чтобы хоть как-то отвлечься, она встала к плите – готовить еду больному Никодиму Петровичу. Парную телятину, печеные яблоки, клюквенный морс…
Утром, не выспавшись, с красными распухшими глазами Раиса засобиралась в клинику.
«Может, я схожу? – предложила домработница. – Куда вы в таком состоянии?»
Но хозяйка слушать не захотела.
«Видеть ее не могу!» – выпалила она, намекая на злополучный портрет.
Уже в гулком коридоре перед дверью в палату Раиса опомнилась, сделала пару глубоких вдохов, пригладила волосы и потянула ручку на себя…
Профессор едва повернул голову в ее сторону. Она наклонилась, машинально поцеловала его в пергаментный лоб, будто покойника. Признаться, он в самом деле показался ей неживым – неважно, что он двигался и даже как будто говорил. Приступ тошноты заставил ее выпрямиться. В палате пахло лекарствами и дезинфицирующим средством. Белый пейзаж за окном был безлик и уныл: деревья в снегу, дорога, сугробы, соседний дом…
– А, это ты…
– Что говорят доктора? Когда я смогу забрать тебя домой?
– Не хочу домой…
Лживые фразы, лживые выражения лиц. Вернее, у профессора выражение вовсе отсутствовало.
– Сядь… – попросил он.
Раиса привычно подчинилась. Она и раньше не перечила мужу, а теперь, когда он заболел, и подавно.
– Это я виноват, – вымолвил он, и его черты исказила гримаса боли. – Я не должен был изменять Лидии. Я все время лгал, обманывал детей, себя, окружающих. Она не простила. Сначала забрала Глашу, потом Нелли… Она и тебя заберет…