Звезда заводской многотиражки 4
Шрифт:
— Понимаете, Иван, в нашей области поставить точный диагноз не всегда представляется возможным, — сцепив пальцы, разглагольствовал Феликс. — И некоторые не очень чистоплотные люди обнаружили это и воспользовались в своих целях. Ведь как у нас все происходит? Поступает вызов. Бригада является по адресу. Человек начинает все отрицать и наотрез отказывается ехать. Возникает ссора, в процессе которой...
— Получается, что койко-места в психлечебницах занимают абсолютно здоровые люди, которых просто туда упекли? — спросил я. — И наша система такие вещи позволяет?
— В самую точку, Иван, — вздохнул Феликс Борисович. — Что думаете?
«Более чем... — подумал я. — Прямо-таки идеальная фактура для отличной скандальной статьи. Любая желтая газета недалекого будущего с руками оторвет подобную публикацию...» Я прямо таки увидел аршинные заголовки и слезливые откровения пристегнутых к кроватям несчастных, чья родня безжалостно подписала им приговор только лишь за то, что они посмели быть неудобными. Карательная психиатрия Советского Союза — это тема, о которой газеты будут трубить слаженными оркестрами, открывая все новые грани этой чудовищной темы. Особенно, правда, будет педалироваться не бытовая, а политическая сторона вопроса. Но время гласности еще не наступило. Так что если попытаться написать об этом сейчас, то...
— Что-то мне подсказывает, что журнал «Здоровье» такую статью не примет ни под каким видом, — хмыкнул я.
— Но... — Феликс вскочил и заходил взад-вперед по комнате, громко шлепая тапками. Было заметно, что тема эта вызвала в его душе нешуточный раздрай. Феликс был человеком странноватым, с закидонами, но вот что в нем подкупало несомненно, так это идеализм. В каком-то смысле он был как ребенок. Верил во все лучшее. А сейчас он столкнулся с дремучей несправедливостью. И ему немедленно захотелось взобраться на броневик, чтобы объявить этой самой несправедливости войну. Плохо было еще и то, что сам он оказался частью той системы, карающий потенциал которой активно использовали. И это противоречие прямо-таки разъедало его изнутри до состояния: «Не могу молчать!»
Но если прошлая серия публикаций, про несущую свет и добро психиатрию, с которой мы так старательно смывали черные краски городских легенд, изрядно добавила ему очков в академических кругах, то статья о злоупотреблениях способна поставить на его карьере жирный крест. Не дойдя до широкого круга читателей, а просто если он отнесет ее хотя бы одному редактору. Тот капнет, куда надо. Там, где надо, отреагируют. Феликсу сделают внушение, а если он начнет что-то доказывать, то его по-тихому переведут из благополучного новокиневского психдиспансера в какой-нибудь сельский сумасшедший дом, где он до пенсии будет выносить ночные горшки за свихнувшимися на почве бытового алкоголизма и среднерусской тоски колхозниками обоих полов. И о вкусных свежих эклерах придется забыть, разумеется. В пользу самогона и вареной картошки...
— Видите ли, Феликс Борисович... — осторожно начал я. Хотел сначала завести разговор о цензуре, объяснить, что редакторы газет и журналов не то, чтобы свободны в выборе тем для публикаций, и подобную статью просто не пропустят в печать. Но быстро переобулся в прыжке, решив, что покрывать одну несправедливость другой несправедливостью — такая себе идея. Особенно пытаясь увещевать раздавленного неожиданной для своей профессии информацией, что «не вся психиатрия одинаково полезна». — Давайте подумаем с другой стороны. Поставьте себя на место обычного читателя, который просто открыл журнал и прочитал там наши с вами откровения. Например, ту историю с Мариной, которой из-за мужа поставили
— Так! — Феликс снова сел в кресло, натянув полы широкого халата на свои худые острые коленки. Подался вперед.
— Представьте себе обычную такую женщину, — продолжил я. — Она замужем, у нее двое детей и муж. Они нормально живут, нежной страсти давно нет, но досаток, оболтусы как-то справляются с уроками, играют в хоккей на выходных. Муж болеет за «Спартак» и по выходным ходит пить пиво в баре. Она варит ему борщи и крутит котлеты. И трудится в отделе кадров какого-нибудь «Облтресткульяпка». Представили?
— Вы очень живо описали, Иван, — усмехнулся Феликс. — И что же?
— И вот она берет журнал «Здоровье» и читает нашу с вами статью, — я понизил голос до драматического шепота. — С каждой строчкой ей становится все страшнее. Она вспоминает, что вот на днях супруг задержался на работе. Что как-то странно на нее смотрит временами. И что эта самая Марина — она точно такая же была. И получается что с ней самой, читательницей, может произойти то же самое, что и с ней. Супругу не понравится, как она агрессивно держала скалку, встречая его из бара, и он вызовет бригаду. Которые ее скрутят, и... Ну, вы понимаете, о чем я?
— Продолжайте, Иван, — медленно проговорил побледневший Феликс.
— Я это все к тому, что на нас с вами лежит не только ответственность за то, чтобы писать правду и только правду, — вздохнул я. — Но и за то, какое действие наша с вами публикация окажет на читателей. И если статьи о том, что психиатрия — это прежде всего про помощь людям, про исцеление душевных недугов, и не надо ее бояться, помогали читателями справиться с невежеством и дремучими страхами. То если без купюр написать то, о чем вы говорите, то не породит ли это новые страхи?
Я замолчал, испытующе глядя на Феликса. Тот молчал, рассматривая свои переплетенные на столе пальцы.
— Иногда я поражаюсь вашей мудрости, Иван, — наконец произнес он. — Вы уверены, что вам двадцать два, а не пятьдесят два?
— Не уверен, — я засмеялся. Да уж, знали бы вы, насколько в точку попали, Феликс Борисович.
— Но вот только... — Феликс снова посмотрел на меня, и глаза его загорелись. — Огромная просьба. Да, я согласен, что тему, быть может, поднимать безответственно, преждевременно, а то и опасно... Но... Давайте все-таки вы сами поговорите с некоторыми из пациентов? Оцените лично фактуру, не по моим словам, а своим профессиональным взглядом, а? Может быть, нам удастся поднести все так, чтобы... Чтобы материал все же дошел до публикации?
— Конечно же, я согласен, Феликс Борисович, — кивнул я. — Уверен, что мы сумеем сделать из этой темы конфетку тоже. Давайте распланируем наши посещения...
— Прекрасно, прекрасно! — радостно воскликнул Феликс, снова вскочил и схватил свой пухлый ежедневник. — Только в этот раз нам с вами придется соблюдать некоторую конспирацию. Некоторые мои коллеги очень предвзято относятся к журналистам, так что мы скажем, что вы мой практикант, договорились?
Про свое дело я вспомнил почти на пороге. В тот момент, когда Феликс вручал мне коробочку с эклерами, чтобы порадовать девушку. Честно говоря, я схитрил, чтобы ее получить, и рассказал, что перед тем, как уйти, мы немного поссорились. А воодушевленный Феликс никак не мог оставить это дело без своего участия, ну и...