Звездная пыль

Райан Нэн

– Ее все еще нет?

Линда нахмурилась, но тут же спохватилась:

– Она вернется, ты не беспокойся.

– Я надеюсь, что она никогда не вернется. – Мальчик решительно сунул маленькие бледные ручонки в карманы потертых джинсов и прикусил нижнюю губу.

Линда бросилась к нему, прижала его голову к своей груди, стараясь успокоить, отвлечь от грустных мыслей об их общей матери, которая почти совсем не заботилась о своих детях. Эта женщина не придумала ничего лучшего, как оставить их дома одних на несколько дней без пищи и денег.

Линда, сколько

себя помнила, была матерью для своего беспокойного братишки; его отец ушел от них, когда мальчику исполнилось три месяца. С тех пор от него не было никаких вестей. То же самое случилось и с ее отцом. Правда, Райли Шау исчез, когда Линде исполнилось три года, и она смутно помнила его.

За эти годы у матери было так много мужчин, что детям казались абсолютно одинаковыми их лица и голоса. Все мыслимые типы мужчин проводили по нескольку ночей под их крышей в южном Далласе, и впечатлительной девочке нелегко было забыть то, что она видела и слышала в этом доме. Ее теперь ничто не могло шокировать. Страшно было только за большеглазого мальчика, цепляющегося за нее, как за соломинку: он уже достаточно взрослый, чтобы догадаться, какая у них мать.

– Мама вернется, малыш. – Линда покачивала брата, словно младенца. – Когда ты придешь домой из школы, она, наверное, уже будет здесь.

Мальчик приподнял голову и вымученно улыбнулся старшей сестре:

– Я знаю, она придет. – Он выскользнул из объятий Линды. – Ты лучше одевайся, а то мы опоздаем в школу.

– Подождешь меня?

– Да.

– Хорошо, я быстро. – Она вылетела из комнаты, бросив через плечо: – Съешь его, малыш.

Мальчик взял апельсин и открыл дверь, ведущую из кухни в спальню матери. Майское солнце освещало неубранную кровать. Нейлоновое покрывало валялось на табуретке у туалетного столика, на котором беспорядочно теснились бутылочки ярко-красного лака для ногтей, духи «Табу», баночка освежающего крема «Пондс», открытая золотисто-белая пудреница, большая белая пуховка лежала отдельно. Кинематографические журналы были разбросаны по полу рядом с пепельницей, полной замусоленных сигаретных окурков, и полупустой пачкой сигарет «Честерфилд».

Мальчик стиснул зубы. Его мать не курила. Он отложил апельсин, достал из своего бумажника потрескавшуюся черно-белую фотографию и с любовью стал рассматривать ее.

На него смотрел молодой человек с рыжими волосами и обаятельной улыбкой, на загорелой шее мужчины висели авиационные очки. Его папа, Митчелл Ф. Ролей. Мать сказала, что его звали Митч.

Мальчику ничего не оставалось, как поверить ее словам, – ведь он не мог помнить своего отца. Отец бросил их, но его нельзя винить в этом. Виновата его мать, она виновата во всем.

Ребенок бережно положил бесценную фотографию обратно в бумажник, поднял апельсин, развернулся и вышел. Он пробежал по узкому дому, в котором был вынужден жить, и вылетел на покатое деревянное крыльцо. Мальчик ненавидел свою мать.

Он знал, что она вернется туда, в ту комнату за кухней. Слишком часто он просыпался среди ночи в комнате, где они жили вместе с сестрой, от мужских голосов, доносившихся

сквозь тонкие стены. Мужчины говорили грязные слова в темноте, и он слышал ветреный смех своей матери, ее вздохи и стоны.

Его мать была плохим человеком. Его красивая, благоухающая, черноволосая мама была плохим человеком. Она была…

– Готов, Райкер? – Голос Линды прервал его болезненные раздумья.

Он искоса взглянул на сестру. Линда была высокая, стройная, неунывающая, красивая и добрая. Ее длинные светло-медовые волосы солнечным ореолом окружали ее маленькое лицо. Выцветшее платье Линды пахло чистотой и свежестью. Она помогала ему делать уроки, готовила еду, когда в доме были продукты, стирала его одежду, играла с ним и ни разу не оставила одного.

Она придумала ему прозвище. Но Райкером он был только для нее. Все остальные называли его Чарлзом. Чарлз – это его настоящее имя, которое он ненавидел. Ему нравилось прозвище Райкер. Нравилось, потому что это прозвище ему дала Линда.

Райкер любил Линду. Она была для него всем, что нужно в этой жизни. Его мир будет существовать, пока в нем есть Линда.

Дети сошли с крыльца. Чарлз протянул сестре руку с апельсином.

– Хочешь апельсин, Линда?

– Нет, нет, я не хочу.

– Я тоже. Я ненавижу апельсины.

Она засмеялась, и ее смех был музыкой для его ушей. Этот мягкий, веселый, восхитительный звук согревал сердце мальчика.

– Дай его мне, – повелительно сказала Линда, и Райкер подчинился.

Она взяла апельсин, размахнулась, словно бейсболист из высшей лиги, и швырнула сморщенный фрукт как можно дальше. Ее обожаемый брат хлопнул в ладоши, рассмеялся от восторга и даже подпрыгнул.

Подмигнув ему, Линда отряхнула руки и сказала:

– Я никогда в жизни больше не буду есть апельсины.

– И я тоже не буду!

В похожем на огромную пещеру ночном клубе было жарко и шумно, гремел рок-н-ролл, а посетители без конца пили и потели.

Рядом с Си Си расположился обитавший с ним по соседству Бадди Хестер. Лучший друг Си Си по средней школе «Крэузи тек», Бадди блистал только на футбольном поле. Он был на два года старше Си Си, так как два раза оставался на второй год с пятого по восьмой класс. При росте метр восемьдесят он имел впечатляющий вес – около ста двадцати килограммов, пудовые кулаки размером с небольшие окорока, массивную грудь, бычью шею, блестящие карие глаза и слегка деформированный нос.

Речь его часто прерывалась заливистым смехом; на большинство событий, хороших или плохих, он реагировал, покачивая светловолосой головой, широко ухмыляясь и громко восклицая: «Вот дерьмо!» Он любил гамбургеры, грудастых девушек и банальные шутки.

В общем, это был простодушный и счастливый молодой человек. Бадди был счастлив, что ему удалось окончить среднюю школу. Счастлив, потому что нашел работу в грузовых доках компании «Центральные фрахтовые линии». И счастлив, потому что этот Си Си Маккарти был его лучшим другом. Всего за шесть месяцев после окончания школы Си Си стал знаменитостью Далласа.