Звездная река
Шрифт:
– Это обвинение? В присутствии двора? – это спросил первый министр. Его голос звенел от ярости.
– Да.
«Без титула», – осознал Ма. Неужели этот человек старается погубить себя?
Первый министр, по-видимому, рад был оказать ему эту услугу.
– Августейший и благородный повелитель, я прошу разрешения приказать увести этого человека и побить его толстой палкой, – ярость Кай Чжэня была самой настоящей. Лицо его залилось краской.
– Пока не надо, – ответил император Катая, но после короткой паузы. – Но,
– Мною руководит правдивость и преданность, милостивый повелитель. Я служу вам и Катаю. Мои сведения идут не от меня, а от бывшего первого министра Катая. Уважаемый Хан Дэцзинь сказал, что я должен поговорить об этом с императором, пока еще не поздно.
Лу Ма сглотнул, у него пересохло во рту. Он почти ничего не понимал здесь, но им все еще владел ужас. Старик тоже в этом участвует! Он сунул кисти рук в рукава, чтобы скрыть их дрожь. Ему до смерти хотелось оказаться сейчас в «Восточном склоне».
– Это он послал вас сюда? – Вэньцзун широко раскрыл глаза. Рука его потянулась к узкой бородке.
– Я ехал сюда, высокий повелитель. Он остановил меня по дороге, принял меня в своем поместье «Маленький золотой холм» и рассказал мне то, о чем, как он считает, вы должны знать.
Теперь Кай Чжэнь насторожился и стоял неподвижно, как видел Ма. Он был похож на кобру. Ма видел их на Линчжоу, они распускают кольца перед тем, как убить жертву.
– И о чем мы должны знать? – спросил император. Он тоже насторожился.
Жэнь Дайянь ответил:
– Что святость Гэнюэ, его роль, как зеркального отражения Катая, как гармонии в центре нашей гармонии… все это разлетится вдребезги, если то дерево высадят здесь.
– Почему, командир Жэнь?
Как ни удивительно, этот вопрос задал дядя Ма, стоящий недалеко от воина.
Жэнь Дайянь повернулся и посмотрел на него. Он поклонился, как не кланялся евнуху и первому министру.
– Потому что, господин посол, оно было выкопано с корнями, без должных обрядов, без должного почтения, на кладбище выдающегося семейства, где оно укрывало тенью прославленные могилы. Это осквернение и проявление нечестивости, и его совершил человек, которому наплевать на пристойное поведение, даже если это ослабит императора и поставит его под угрозу.
Лу Ма пришел в ужас. Если это правда, то это большое преступление. Начать с того, что дерево «хуай» – это наполовину дерево, а наполовину призрак! А уж если его выкопали на семейном кладбище… Это преступление против предков, духов и богов. Они, возможно, потревожили могилы, они наверняка это сделали, если дерево такое старое! Кем бы ни были члены этой семьи, привезти дерево, населенное разгневанными духами, в сад императора? Просто голова идет кругом!
– Чье это кладбище? – спросил Вэньцзун. Сейчас на него страшно было смотреть. Гэнюэ для него был священным садом,
– Семьи Шэнь, мой повелитель. Я знаю, что великий император их помнит. Мы все помним. Генерал Шэнь Гао прославился как Командующий Левым флангом на Усмиренном западе, который руководил нашими армиями с честью. Он покоился под этим деревом, мой повелитель. Один его сын, также похороненный там, служил главным советником первого министра, второй был наставником следующего императора и служил ему. Он знаменит своей поэзией и…
– И своими конями, – договорил за него император Катая. Его голос звучал пугающе мягко. – Это Шэнь Тай?
Жэнь Дайянь наклонил голову.
– Это он, мой повелитель. Его могила также была под этим деревом, оно укрывало ее. И могилу его жены, его сыновей. Многочисленных внуков, их жен и детей, они тоже похоронены там. Там также стоит памятное надгробье его сестры, которой там нет только потому, что…
– Потому что она покоится в гробнице вместе с императором Шиньцзу, к северу от Синаня.
– Да, светлейший повелитель.
– Именно это дерево, с того кладбища, везут сюда? Чтобы высадить в Гэнюэ?
Лу Ма увидел, как воин опять, молча, наклонил голову.
Император глубоко вздохнул. Даже неискушенный человек (а Лу Ма понимал, что он именно такой) мог видеть, что его охватила дикая, безудержная ярость. «Императорам, – подумал он, – не нужно скрывать свои чувства». Вэньцзун повернулся к своему первому министру – и к стоящему рядом с ним человеку.
– Министр У Тун, объясните.
Невозмутимость и самообладание имеют предел, по-видимому.
– Великий, великий повелитель, – заикаясь, произнес У Тун, – конечно, я не знал об этом! Конечно…
– Вы только что сказали нам, что просматривали все доклады, министр У.
Снова молчание. В нем чувствовалось дыхание смерти.
– Все равно… все равно! Я не знал, где оно… как это было… конечно, я прикажу наказать виновных. Самым суровым образом, милосердный повелитель! Дерево вернут на место и…
Лу Ма не выбрал бы слово «милосердный».
Жэнь Дайянь, несмотря на молодость и невысокий ранг, повернулся лицом к евнуху.
– В поражении у Эригайи вы тоже обвиняли других, – сказал он.
И когда никто не ответил, он прибавил, очень четко выговаривая слова:
– В армии, при хорошем управлении, командиры несут ответственность за поражение, когда не выполняются поставленные императором задачи и гибнут его люди.
Во время их долгого путешествия на север по морю, а потом вглубь материка на встречу с алтаями, и затем домой, у Ма и его дяди было много времени на разговоры. Лу Чао любил беседовать и мог поделиться мудростью всей своей жизни.
Он рассказал племяннику, что карьера гражданского чиновника может дать человеку чувство выполненного долга: перед Катаем и предками, в лучших традициях учения Мастера Чо.