Звездная река
Шрифт:
«Не просят отразить это время».
«А кому это под силу?» – думает она, но не говорит вслух.
– Милостивый повелитель, примите скромное подношение. Это «цы» я написала на мотив песни «Ручей, где стирают шелк».
– Вам действительно нравится эта мелодия, – слегка улыбается император Катая.
– Нам всем она нравится, мой господин, – она настраивает пипу, откашливается.
Я, на балконе стоя, вниз гляжуНа бронзу древнюю, что украшает дворВокруг фонтана. Ветер прилетел,ПредвестникКогда она закончила петь, воцарилось молчание. Оба принца смотрят на нее во все глаза.
«Странно», – думает она.
– Еще одну, будьте любезны, – говорит император Катая. – Не об осени. Не о падающих листьях. Не о нас.
Шань моргает. Неужели она ошиблась? Снова? Она перебирает пальцами струны, пытаясь думать. Она недостаточно мудрая, чтобы понять, что ему нужно. Как ей понять ее императора?
Она говорит:
– Эта песня на музыку песни «Благоухающий сад», которую мы все тоже любим, мой повелитель, – она поет, хотя для этой песни нужен голос большего диапазона, чем у нее, потом исполняет третью песню, о пионах.
– Это было очень хорошо, – говорит император после паузы. Он долго смотрит на нее. – Передайте, пожалуйста, от нас привет придворному Линь Ко. Теперь мы разрешаем вам вернуться домой. Кажется, в музыке много уровней печали. И для вас, и для нас.
– Мой повелитель, – говорит Шань. – Мне очень жаль. Я…
Вэньцзун качает головой.
– Нет. Кто поет о танцующих или о смеющихся чашках вина в такую осень, какой стала эта осень? Вы все сделали правильно, госпожа Линь. Мы вам благодарны.
К ней подходит слуга и берет пипу. Шань провожают назад тем же путем, каким она пришла. Во дворах стало еще холоднее. Луна восходит прямо перед ней, как в ее песне.
Отец ждет ее дома, на его лице отражается тревога, сменившаяся облегчением, когда она входит в дом.
Позднее в ту же ночь в поселок императорского клана приходит известие, что император Катая отрекся от трона с печалью и стыдом.
Он назвал императором своего сына Чицзу, надеясь, что алтаи расценят это как жест раскаяния за то высокомерие, которое было проявлено по отношению к ним.
«И не могу я сделать так, чтоб лист \На землю с дерева печально не слетал!» – думает Шань.
Еще позднее, когда луна уже стоит на западе, на ее балконе раздаются шаги. Дверь распахивается наружу, слышен шум ветра и шелест листьев, и входит Дайянь.
Шань сидит в постели, ее сердце сильно бьется. Почему она почти ждала его? Как это происходит?
– Боюсь, у меня это входит в привычку, – говорит он, тихо закрывая балконную
– Это еще нельзя назвать привычкой, – отвечает она. – Я рада тебе несказанно. Ты слышал новость? Об императоре?
Он кивает.
– Ты меня обнимешь? – спрашивает она.
– Буду обнимать так долго, как мне позволят, – говорит он.
Много дней спустя в поместье «Восточный склон» доставили письмо. Курьеру заплатили, предложили еду и постель. Утром он должен скакать в Шаньтун с другими письмами для других чиновников.
Это письмо было адресовано младшему брату, не поэту. Лу Чао больше не был ссыльным после своей поездки в качестве посла, и хотя он отказался от предложенной должности при дворе, его щедро наградили и у него снова появились там друзья. Дружить с ним было разрешено.
В письме ему сначала сообщили, что будущая переписка станет опасной или даже невозможной, и его корреспондент просил за это прощения. Алтаев ожидают очень скоро. Ханьцзинь будет окружен, осажден. Неизвестно, что случится дальше. Огромное количество людей бежали из столицы и бродят по стране в поисках убежища. Синань захвачен. Вести оттуда мрачные. Еньлин пока не сдался.
Потом в письме рассказывалось об императорах. О том, который ушел, и о том, который теперь на троне. О его сыне.
Лу Чао пошел искать брата.
Чэнь сидел в своем кабинете, горел очаг. Он поднял глаза от письменного столика, увидел выражение лица младшего брата. Прочел письмо. И заплакал. Чао не совсем понимал, почему он сам не плачет. Он посмотрел в окно. Деревья, некоторые уже без листьев, некоторые вечнозеленые. Их ворота и стена. Солнце, облака. Обычное солнце, обычные облака.
Позже они собрали жен, детей, слуг и рассказали им о том, что узнали. Лу Ма, который изменился после путешествия на север, стал более уверенным и задавал больше вопросов, спросил:
– Отец, дядя, кто за это в ответе?
Братья переглянулись. Его отец, уже с сухими глазами, но необычно подавленный, ответил:
– Это началось слишком давно. Мы с таким же успехом можем винить звездную реку или небеса.
– Не первого министра? – спросил Лу Ма.
Короткая пауза.
– Если хочешь, – сказал его отец, по-прежнему тихо.
– Не императора?
Его мачеха и некоторые двоюродные братья встревоженно зашумели.
– Если хочешь, – ответил дядя.
Глава 21
Вань’йэня, военачальника алтаев, иногда посещала неприятная мысль, что его младший брат лучший воин, чем он. Или более жестокий, что в их мире было почти одно и то же.
Вань’йэнь и их каган, Янь’по, оба до сих пор пытались перевести дух – так быстро все изменилось за последний год с лишним, после той ночи, когда они напали на стоянку цзэни и начали свое движение во внешний мир.
Его брат легко с этим справился.
До тех пор, пока Бай’цзи не убедил его посмотреть на вещи иначе, каган отказывался называться императором. Ему не хотелось нарушать племенные традиции. Двор, советники, комнаты со стенами, внутри стен города? Налогообложение и катайские слуги из захваченных префектур, которые управляют зернохранилищами и строительством, как они делали это для сяолюй? Это не нравилось Янь’по.