Звездная река
Шрифт:
Сам Линь Ко сказал бы, что его наследство – это его дочь. Или не сказал бы. Он в это верил, но никогда не высказывал эту мысль вслух из страха взвалить такое бремя на ее плечи, а так не следует поступать ни с кем, не говоря уже о ребенке, которого он так сильно любил с самого начала ее дней до конца своих дней.
Теперь в поселке клана императора едят зараженный личинками рис, а колодец постоянно охраняют и на семью разрешают брать в день три небольших сосуда воды.
Они идут за своим рисом и водой каждое утро. Сварить рис сложно. Все разбирают внутренние стены и полы в комнатах верхних этажей на дрова.
Шань взяла одну из шляп мужа и пришила свою внутрь, для тепла. Ей кажется, она похожа на базарного артиста, который смешит детей и фермеров за те монетки, что бросают ему в коробку.
Базары опустели. Продавать нечего. Люди в основном сидят в домах, спасаются от ветра. Те, кто бродит по Ханьзиню, часто пытаются пробраться в дома или лавки умерших – в поисках дров, остатков еды. Чего угодно. Они съели всех кошек и собак. Улицы патрулируют городские стражники и солдаты, солдаты Дайяня. У них приказ убивать пойманных на мародерстве. Так они и поступают – поддерживают порядок (или иллюзию порядка).
Она сама каждое утро ходит на главную площадь за едой. Берет с собой двух из четырех оставшихся женщин. Остальные сбежали до того, как заперли ворота. Они стоят в очереди, кутаясь от холода. Она почти не чувствует холода. Горе – это холод куда более пронизывающий.
Ци Вай проявляет должное сочувствие: он уважал ее отца. Ее муж в эти дни превратился в человека, которого преследуют призраки. Она слышит, как он иногда уходит из дома по ночам. Она знает, куда он ходит.
Он ужасно боится, что странная охрана их склада прекратится и коллекцию увезут. Она знает, чей это приказ, а он не знает. Этот страх лишает его сна и покоя. Он не может понять, почему коллекцию не тронули, хотя почти все остальные ценности в городе отобрали и вывезли в фургонах за северные ворота еще неделю назад.
Поэтому он сторожит хранилище. Один, в холодной тьме или при дневном свете, после восхода бледного солнца. Он измучен, щеки ввалились, бородка неухоженная. Однажды утром она поймала его до того, как он вышел. Она несет рис, а служанки – воду. Шань заставляет его сесть и подстригает бородку, выполняя работу служанки.
Или рабыни всадника-победителя. Когда она засыпает, ей снятся поросшие травой луга, расстилающиеся во все стороны, пустота.
Начались переговоры по определению цены за мужчин и женщин, которых отдадут алтаям. По-видимому, им нужно много ремесленников, искусных мастеров. Им нужны женщины. Она пытается представить себе, как они составляют эти списки под открытым небом, возле юрт. Женщины помоложе ценятся дороже, как и аристократки. Она – дочь придворного. Она из клана императора. Она еще молода. Ей снится степь, и она просыпается в холодные ночи.
Новый год уже почти наступил.
Ее отец мертв. Она каждое утро зажигает свечу, оставляет (маленькую) тарелочку вареного риса на алтаре по вечерам и каждый день пишет строчку стихов или слова Мастера Чо, тщательно складывает бумажку и тоже оставляет ее на алтаре.
Она слышала, что некоторые животные зарываются глубоко под землю и сворачиваются в плотный клубок вокруг собственного сердца, чтобы проспать всю зиму, почти как мертвые.
Ей этого тоже хочется. Она не надеется, что весной наступит пробуждение. Она помнит, что говорится в учениях о тех случаях, когда для женщины считается добродетельным лишить себя жизни, но не допустить позора и унижения.
Оказывается, она слишком разгневана, чтобы так поступить. Ей хочется
Однажды утром она узнает, когда это известие доходит до поселка, что министра Кай Чжэня задушили ночью по приказу императора. Нового императора.
Та же судьба, по-видимому, постигла еще четырех главных советников. «Пять преступников» – так их называли студенты, кричащие и протестующие перед дворцом. Говорят, алтаи хотели получить первого министра живым. По-видимому, достигнут компромисс: его труп отправили к ним, чтобы они сделали с ним, что пожелают. Это тоже позор.
Те студенты, которые прежде требовали смерти министров, теперь куда-то исчезли. Шань больше не слышит их голоса из-за стены поселка. Интересно, удовлетворены ли они. Она думала, что почувствует некоторое удовольствие при этом известии – ее отец отомщен, справедливость восторжествовала.
Но она ничего не чувствует, свернувшись в клубок от холода. Она думает о той разрушающейся опасной башне в Синане, возле сада, где давным-давно собирались придворные и горожане весной, дамы ездили с перьями в волосах, а поэты их разглядывали.
В конце дня, в канун нового года, пришло письмо, написанное рукой Дайяня. В нем он велит ей и Ци Ваю ждать его у чайного дома «Неистощимые богатства» возле западных городских ворот на закате. Им следует одеться как можно теплее и ничего с собой не брать. Последний иероглиф он подчеркнул. Они должны быть готовы к путешествию. Это письмо следует сжечь.
Шань долго смотрит на иероглифы. Потом сжигает письмо. И идет на поиски мужа. Его нет в его комнатах. Она надевает свои многослойные одежды и свою нелепую шляпу и находит его возле их хранилища в дальнем углу поселка. Наступил серый вечер, не такой холодный, как некоторые до этого. К ночи выпадет снег, думает Шань, глядя на небо.
Вай ходит взад и вперед перед запертыми дверями складского строения. Больше на площади никого нет. Она видит старый меч, прислоненный к стене, и видит над дверью метку, которая защищала склад до этого момента. Ничто не защитит его, если алтаи войдут в город.
Она кланяется и говорит:
– Приветствую тебя, супруг. Нам предложили помощь, мы можем убежать из города завтра ночью. Один из командиров, тот, который спас меня в Гэнюэ. Нам нужно подготовиться.
У него стали странные глаза, он бросал быстрые взгляды то на нее, то по сторонам, словно ожидая, что сейчас на них нападут с противоположной стороны площади или сбоку. Как будто эта осада, – все эти смерти, понимание того, что может произойти дальше, переговоры о жизни людей – все это лишило его рассудка. «Не его одного», – думает Шань. Она и сама совсем на себя не похожа. Разумеется, все на себя не похожи. Да и как может быть иначе?
– Я не могу уехать, Шань. Нет никого, кто мог бы это охранять, – отвечает он.
Она чувствует, как жалость проникает сквозь холод ее сердца.
– Вай, тебе не удастся сохранить коллекцию. Ты это понимаешь. Ты должен это понимать.
– Ничего подобного! Это всего лишь уличные воры. Мой отец говорит…
– Твой отец говорит, что всадники уйдут. Они не уйдут. Это будут не уличные воры, Вай. Чиновники нашего двора сейчас за городскими стенами, договариваются о цене за каждого из членов императорского клана. За тебя, за меня. За твоего отца и мать, Вай. За каждого, кто, по их мнению, хоть чего-то стоит.