Звездная жатва
Шрифт:
С седьмого этажа Маршалл-билдинг Бьюкенен казался длинным плоским пятном, врезавшимся в синеву океана. Уже не такой маленький, как пятнадцать лет назад, когда Мэтт только открыл клинику, но по-прежнему весьма тихий грузовой порт. Многое изменилось с тех пор. Пятнадцать лет назад Мэтт только окончил ординатуру. Рэйчел была совсем маленькой, Селеста была жива, а в Бьюкенене проживало на несколько тысяч человек меньше.
Время, жестокое сучье отродье, все изменило. Три месяца назад Мэтту стукнуло сорок, его дочь изучала буклеты колледжей, Селеста уже десять лет лежала в
Мэтт уже не в первый раз понял, как сильно он ненавидит этот объект, зависший в ночи дамокловым мечом.
Он всем сердцем любил этот город. Казалось, так было всегда, с самого рождения. Мэтт находил это забавным. Многие люди не привязаны к месту: могут припарковаться у «Мотеля-6» и чувствовать себя там как дома. Некоторые, включая нескольких друзей Мэтта, с детства терпеть не могли Бьюкенен с его провинциальностью. Но для Мэтта Бьюкенен был его отражением, он не мог жить без города, как без сердца или печени.
В детстве он был одиночкой и порой сторонился других детей. Он выведал все тайны гавани, главной улицы и реки Литл-Данкан задолго до того, как приобрел первого близкого друга. Он впитал глубоко в себя этот город, его ухабистые дороги, пихты, туманные зимы и полуобвалившиеся фасады домов времен золотой лихорадки в центре.
Здесь была похоронена его жена. Селесту погребли на кладбище Бруксайд, в двух шагах от устья Литл-Данкана, у часовни, где по воскресеньям в полдень всегда раздавался колокольный перезвон. Его родители тоже лежали рядом.
Мэтт не сомневался, что и его когда-нибудь похоронят здесь… но в последнее время это убеждение пошатнулось.
На прошлой неделе он относил цветы на могилу Селесты и сразу за кладбищенскими воротами вдруг испытал мрачную уверенность в том, что ветра судьбы унесут его куда-то далеко, где он и встретит свой конец.
Мэтт, как Лиллиан Бикс, как все остальные, пал жертвой предчувствий.
Уродливый белый корабль-призрак показывался в небе каждую ясную ночь. Неудивительно, что Лиллиан боялась. Кто, черт побери, не боялся? Но Мэтт Уилер не собирался падать духом. Делай что должен и не сдавайся. Так и надо поступать.
Он услышал, как Энни провожает последнего пациента, и собрался выйти в коридор, чтобы озвучить приглашение, но тут зазвонил телефон. Неурочный звонок Джима Бикса еще больше усилил тревогу Мэтта.
– Надо поговорить, – сказал Джим.
Мэтт сразу же подумал, что дело в визите Лиллиан.
– Что случилось? – спросил он осторожно.
– Не телефонный разговор. Заглянешь в больницу после работы?
Значит, дело не в Лиллиан. Джим говорил чересчур взволнованно. Не так, как человек, только что узнавший о грядущем отцовстве. Голос его звучал намного мрачнее.
Мэтт взглянул на часы:
– У Рэйчел сегодня мало уроков, и она обещала приготовить ужин. Может, встретимся завтра за обедом?
– Лучше сегодня. – Джим взял паузу. – Я работаю сверхурочно, но готов заскочить по дороге домой. Ты не против?
– Насколько поздно?
– Скажем, в одиннадцать?
– Это важно?
– Да.
Никаких «наверное» или «вроде бы». Четкое «да». По коже Мэтта пробежали мурашки.
– Давай, – согласился он. – Буду ждать.
– Хорошо, – ответил Джим и сразу повесил трубку.
Мэтт поймал Энни в дверях.
Когда он сообщил о пятничной вечеринке, та улыбнулась и пообещала прийти. Фирменная улыбка Энни Гейтс. Она поблагодарила Мэтта, тронула за руку. Он проводил ее до стоянки.
«Господи, – подумал Мэтт, – наши чувства то просыпаются, то затихают, но сейчас определенно не спят».
Эта мысль приятно удивила его.
Перед тем как сесть в свою «хонду», Энни приобняла Мэтта. Прикосновение оказало целительное воздействие. Плохо быть одному, когда в мире происходят непредвиденные события.
Глава 2. Бруксайд
В декабре 1843-го исследователь Джон Фримонт наносил на карту территории, позднее ставшие штатом Орегон, и как-то раз, спасаясь от ужасной снежной бури высоко в Каскадных горах, всего за день спустился к озеру, окруженному мягкой зеленой травой, – короче говоря, попал из зимы в лето. Гряду, от которой Фримонт пустился в путь, он назвал Зимней, а озеро, где его группа разбила лагерь, – Летним.
Полтораста лет спустя штат по-прежнему был примечателен в первую очередь своим ландшафтом. К югу от Портленда, между Каскадным и Береговым хребтами, на сто восемьдесят миль простиралась долина Уилламетт, главная житница штата. К западу от Береговых хребтов расположился прибрежный Орегон, полоса сельскохозяйственных земель и лесов протяженностью в двести восемьдесят и шириной в двадцать пять миль, по которой были разбросаны мелкие рыбацкие деревеньки.
Бьюкенен был крупнейшим из прибрежных городов, грузовым портом на берегу широкой, но мелкой бухты. Благодаря основанной в 1895 году целлюлозно-бумажной фабрике Дансмьюира к концу двадцатого века его население выросло почти до сорока тысяч жителей. В доки поступали товары изо всех стран тихоокеанского побережья, а рыболовный флот был крупнейшим к югу от Астории.
Бьюкенен готовился стать крупным городом, что принесло как новые возможности для развития, так и новые проблемы: расовое многообразие, рабочие места, анонимность, преступность. Но в июле по-прежнему проходил ежегодный фестиваль рыбалки и лесоповала, а местное радио в промежутках между бесконечными кантри-песнями все так же выдавало расписание приливов и отливов и график нереста лосося.
Как и в любом городке на побережье Орегона, в Бьюкенене было дождливо. Зимой океан, казалось, вторгался в воздух. Дождям всегда сопутствовала смесь из тумана, мороси, пара и дымки. Город накрывали низкие тучи. Зимы тянулись неспешно, ввергая жителей в меланхолию.
Но даже в Бьюкенене небо бывало чистым. Это лето выдалось особенно засушливым. Начиная со Дня независимости над городом стояла ясная тихоокеанская погода. Водохранилища обмелели, в прибрежных лесах объявили угрозу пожара. В пожухлой коричневой траве лужаек стрекотали цикады.