Звездное тяготение
Шрифт:
Всего на короткий миг забылся, охваченный прихлынувшим чувством, и в памяти совсем неожиданно всплыло другое – тот вечер нашей встречи с Надей… Кажется, он был третьим. Тогда я уже собрался, оставалось только уйти из казармы, нырнуть в заборную щель – и ищи-свищи. Даже сержанту Долгову доложил: ухожу к соседям, к Пушкареву. Ему оставалось только дать мне "добро": было свободное время. Но вдруг какое-то сомнение вползло в душу, засосало, и неожиданный вопрос – что делаю? – впервые, будто улучив момент и подкравшись, встал резко, остро. И вызвал странное раздражение: своими самоволками подвожу не только себя, а кого-то еще, всех, чуть ли не весь свет. Глупость стоеросовая!
Раз,
Но моя мрачность, пока шел знакомой тропинкой через поле, не развеялась, и Надя это заметила: "Что с вами?" – "Хандра. Раздваиваюсь, – усмехнулся я. – Между хорошим и плохим. Первого во мне нет, второго – хоть отбавляй"… – "Почему вы так говорите?" – "Потому, что это правда". – "Вы просто наговариваете". – "Блажен, кто верует". – "Да? – как-то испуганно произнесла она и вдруг решительно заявила: – Не верю!" И порывисто взяла меня за руки.
Я усмехнулся, готовый сморозить что-нибудь очередное, но взгляд ее внезапно остановил меня. Удивительно доверчивый, открытый. Бедняжка, если бы она тогда знала о моих самоволках! Нет, на этот взгляд нельзя было ответить какой-нибудь пошлостью, банальностью – я неловко переменил тему разговора, но так и не мог до конца оправиться от какой-то непонятной скованности. Взгляд ее преследовал меня, не отступал, как укор совести: я чувствовал его весь вечер.
"И неужели вот с такими глазами могла сделать потом все остальное?" Впрочем, что теперь жалеть? Человеку в душу не залезешь и до времени не узнаешь, что там…
– Команда "К бою" была! – хрипло прошипел Сергей, проносясь мимо метеором. – Уснул?
Я побежал вслед за ним. Установка взревела двигателем: сейчас Гашимов развернет ее на указанное лейтенантом место, установит к бою. Авилов уже шагал к бурьянистому бугорку, на ходу расстегивая ремни треножника прибора. В стороне, за пологим холмом бункера на железных ажурных вышках, люди полигона прилаживали теодолиты и еще какие-то неизвестные диковинные приборы, похожие на чемоданы.
…Транспаранты пульта горели ровным светом – все исправно. Возле муарового шкафа, от которого веяло домашним теплом, застыл, не шелохнется, лейтенант Авилов, рука на боевом ключе. Народу в бункер набилось много, – кажется, все высокое начальство. Разговаривали вполголоса. Солдаты забились в угол, притихли. А я думал, что сейчас и эта ракета уйдет в поднебесье. Поработали, умаялись – вон у всех глазницы, как ямы, хотя сами глаза блестят, будто кокаина капнули в них, потрескались губы, пошелушились, – будет заслуженный отдых…
– Пуск!
Глухой шум за стеной бункера отозвался на резкий голос Авилова. И тотчас все увидели: серый с пылью дым взвихрился, вырвалось пламя, обволакивая ракету, но ее нос остался на месте… Аварийный пуск! Ясно – беда! Солдаты застыли в углу. Уфимушкин, сняв перед этим очки, чтобы протереть, так и замер, держа их в левой руке на весу – белые тесемки подрагивали. Жилистая шея вытянулась, лицо горько сморщилось. Он-то лучше нас понимает, что стряслось с "уникальной"!
Все молча сгрудились, смотрели туда, на установку, окутанную дымом и гарью. Люди были беспомощны, и эти секунды, пока выгорело топливо, показались чересчур долгими. Тягостное, напряженное молчание воцарилось в бункере: всех волновал один и тот же немой вопрос – что делать? Полное лицо конструктора (нам до стрельбы о нем шепнул Уфимушкин) побледнело, резкие дужки запали у губ – будто фасонным долотом их пробили.
– Ракету нужно было бы спасти, разрядить, – взволнованно сказал он, нарушая тишину. – Думаю…
И не договорил.
Руководитель – генерал, в шелковой зеленой рубашке с мокрыми подтеками на спине и под мышками, обвел тревожным взглядом присутствующих:
– Так что будем делать?
И снова молчание. А я взглянул искоса на лейтенанта Авилова: он уставился на генерала в строгой задумчивости – в голове, наверное, ворочались камни-мысли. Что ж, понятно – он командир расчета, руководил нами, мы готовили эту ракету… И вдруг с внезапной остротой и волнением, будто мне передались незримые мозговые излучения, я понял, о чем он думал. "Разрядить – значит, высвободить ракету из направляющих, отнести ее со стартовой площадки, – проносилось у меня. – Краном этого не сделаешь, только осторожно могут люди… А дальше останется самое опасное: обезвредить. Под заглушкой механизм взведения… Кто знает, что там произошло при аварийном старте?… Можно ожидать всего. Целы ли чеки механизма взведения? А если они уже нарушены? Тогда может произойти худшее – взорвется!…"
Авилов вдруг шагнул вперед, вытянулся перед генералом:
– У меня есть предложение, товарищ генерал. Разрядить установку, ракету отнести на руках, снять закоротку.
Странно спокойно, подчеркнуто спокойно говорит… "Исполнить свой долг бывает иногда мучительно, но еще мучительнее – не выполнить его". Уфимушкин привел эти слова… Может, об этом думает и генерал? Во всяком случае, он молча оглядывал невысокую, приземистую фигуру лейтенанта в комбинезоне, потом, будто что-то вспомнив, скользнул взглядом по лицу, крутому, разделенному вертикальной черточкой подбородку, опустил устало красноватые веки, насупившись, обронил тихо:
– А если… взведен механизм? Понимаете?
– Понимаю, – Авилов, кажется, улыбнулся. – Не нам, испытателям, отступать. Ведь до училища служил у вас, товарищ генерал, солдатом в испытательной команде.
Мы переглянулись, у Сергея округлились глаза, протянул: "Вот тебе…", но осекся. Действительно, вот тебе и на!
– Служили? Постойте… Это не вы, когда отстреливали комплекс "Вегу", вызвались сидеть в кабине стартового агрегата? "А почему собаку или козу?" Ваши слова? Авилов фамилия?
– Так точно, товарищ генерал.
– И тогда в испытании ракеты при близких разрывах, попадании осколков, пуль тоже участвовали? Тогда ракета… В общем, допустили увлечение, неосторожность.
– Было, ругали нас.
– Надеюсь… – Генерал что-то хотел добавить, но резко оборвал себя, помолчал. – Какие меры предосторожности?
– Внимательность, товарищ генерал, прежде всего… Закоротку снимать будем у ровика.
Генерал опять поднял на Авилова глаза, после паузы резковато, видно решившись, твердо сказал:
– Действуйте. Кто пойдет?
– Кто?…
Лейтенант обернулся – мы притиснулись друг к другу в углу, – взгляд его вроде бы дольше остановился на мне. Сбоку от меня молча, четко ступили вперед Долгов, Уфимушкин, Сергей… Шагнул и я, встал на свое обычное место – между Нестеровым и Гашимовым.
– Весь расчет, – с какими-то вдруг радостными, как мне показалось, подголосками произнес Авилов.
Генерал кивнул одобрительно.
Тяжелая железная дверь бункера открылась, пропуская нас. Странное ощущение спокойствия владело мной, – может, естественная реакция от всего пережитого, передуманного? Успел отметить: розоватым перламутром горели два облачка – узенькие полоски. Закатное солнце четким диском на невидимой нити зависло над горизонтом, заливая светом широкую ровную степь, стартовую площадку, еще смрадно дымившуюся ракету на установке. Все выглядело совсем обычно, даже чересчур обычно…