Звездные часы и драма «Известий»
Шрифт:
А на следующий день Ефимов объявил, что за подписью Президента СССР вышло решение о назначении Мамлеева первым замом главного редактора «Известий», Севрука — главным редактором «Недели». После этого в «Неделе» — протест коллектива, в Верховном Совете СССР 23 народных депутата требуют отмены этого решения, «как незаконного и не вызванного деловой необходимостью». Такую же позицию публично заявляет председатель Совета Союза Лаптев. С ним спорят лично Лукьянов и вся юридическая служба Секретариата Верховного Совета, она оглашает со страниц «Известий», что все было правомерно, в пределах полномочий главного редактора. Лукьянов привлекает Генеральную прокуратуру СССР, которая публикует свое заключение: законность соблюдена, оснований для прокурорского вмешательства нет.
«Ну а с кем моряки Балтики?» — звучала
— Чем дольше мы перезванивались, тем лучше осознавали, что дело не только в Игоре. Ефимов ломал «Известия», ему нужна была другая газета, ему нужны были права царского цензора. И тогда родилась идея наработать, как я для себя это сформулировал, «пакет резолюций». Их набралось что-то больше десяти. Они касались и состояния дел в корсети, и прохождения материалов, и уравниловки в зарплате. Одна из резолюций была посвящена Игорю — собкоры считали его очень нужным газете. Проекты текстов я пересылал всем нашим, получал ответы с правками и дополнениями. Помню, с Арнольдом Пушкарем (Тула, до этого Дальний Восток), который для меня был и остается журналистской звездой первой величины, мы долго советовались насчет того, следует ли выдвигать какое-то обобщенное требование — как ультиматум. Мол, если вы нас не послушаете… Среди резолюций было и требование ввести в состав редколлегии представителя собкоров, нами же выдвинутого. Решили, что представлять наши интересы в редколлегии должен человек умный, не сачок, не строчкогон, не революционного склада характера, но и не пластичный. Всем критериям подходил Коля Матуковский (Минск), талантливейший газетчик и драматург…
Как говорил дальше Капелюшный, собкоры рассчитывали на то, что согласно обещанию главного редактора Лукьянов посетит их заседание (оно проходило в стенах редакции) и уже в его присутствии прозвучит все, что ими задумывалось. Но их переиграла эта связка: Ефимов — Лукьянов. Совещание шло, а глава парламента не появлялся. И только где-то на второй или даже третий, последний день совещания, вдруг оказалось, что не он пожалует в «Известия», а известинцы должны идти в Кремль.
— Мы, — продолжал Леня, — заходили в кремлевский зал с кипящими душами, готовые взывать и доказывать. А его хозяин, глава парламента, начал с того, что за последний год провел в прямом эфире 600 часов, что обстановка в СССР сложная. И ровно два отведенных нам часа рассказывал о ситуации в стране. Потом с ручкой наготове выявил желание выслушать просьбы собкоров к руководителям органов власти в местах нашей аккредитации. Говорил и о наших публикациях. О том, что на местах не всегда товарищи понимают значение «Известий» в это сложное для государства время. О Голембиовском ничего категорического сказано не было — ни сошлем, ни оставим. Опытный, мол, руководитель. Вот и вся встреча, не давшая нам возможности заявить то, что мы хотели…
Такой же невнятной, как эта встреча — ни о чем, — была и информация о ней, опубликованная на следующий день в «Известиях» и написанная, кажется, самим главным редактором. В течение всего июня и июля пресса много пишет, депутаты постоянно спорят на темы вокруг «Известий», а известинский читатель —
Ни одна публикация «Известий» последнего времени не проходила так тяжело через драки на планерках, как многосерийное расследование под руководством Иллеша о тайнах гибели пассажирского корейского самолета от советской ракеты в сентябре 1983 года. Резонанс у этих материалов был колоссальный. Их перепечатывали, пересказывали, на них ссылались крупнейшие газеты мира. В их числе и выходящая 15-миллионным тиражом японская «Иомиури», с которой «Известия» поддерживали дружеские связи при активном содействии нашего собкора в Токио Сергея Агафонова. Через него и с его участием была достигнута договоренность о съемках совместно с «Иомиури-ТВ» пятисерийного фильма «Тайна корейского “боинга”», а с редакцией газеты «Хоккайдо Симбун» — об организации автопробега по 83-й параллели (по СССР).
В середине июля Голембиовский просит Ефимова направить его и Иллеша в Японию для уточнения и подписания обоих договоров. 19 июля выходит постановление об их командировке с 17 по 25 августа. На этом постановлении стоит и моя подпись вместе с подписями всех других членов редколлегии, включая Мамлеева и Севрука. Но никто из нас не знал, какой разговор состоялся накануне между Ефимовым и Голембиовским. О нем стало известно только шесть лет спустя, когда над Игорем как руководителем «Известий» нависли черные тучи, — в его интервью «Неделе».
Тогда, в июле 1991 года, он, оказывается, сказал Ефимову, что принял решение уйти из газеты. Но сначала ему хотелось слетать с Иллешем в Японию. Наверное, не только для того, чтобы исполнить формальности по договорам с японцами. Как я понимаю, больше хотелось развеяться, расслабиться, может, заработать каких-то денег — прочесть лекции, что-нибудь опубликовать.
В 2011 году вышла книга супруги Голембиовского Анны Петровны (для многих известинцев — Ани) «Наше «кругосветное» путешествие с Игорем». «Пока тянулась эта история с Ефимовым, — пишет Аня, >— я просто молила Игоря уйти из “Известий”, потому что видела: уже невозможно больше терпеть ситуацию, какую создали в редакции для того, чтобы отстранить его от дел. Тем более Егор предложил ему перейти в “Московские новости”. Игорь согласился и дал мне обещание, что уйдет».
Сам факт, что, договорившись с Егором Яковлевым о переходе в «Московские новости», он еще до отъезда в Японию решил завязать с «Известиями», явился для меня большим и, признаюсь, неприятным сюрпризом. Разумеется, Игорь вправе распоряжаться собой — обстоятельства в редакции действительно становились для него невыносимыми. Но ведь очень плохими они были и для других людей, кто столь же бескомпромиссно отстаивал перед Ефимовым перестроечный курс газеты, кого тот причислял к своим недругам и с кем хотел и собирался расстаться. И кто всегда и решительно поддерживал Игоря — это был я, были Друзенко, Боднарук, Иллеш, Орлик, Макаров, Овчинникова, можно назвать и другие фамилии. На мой взгляд, сама сложившаяся коллизия все же обязывала его, как нашего лидера, не утаивать от нас личных планов, последствия которых могли иметь значение и для других. Но он почему-то о своем решении покинуть газету и слова никому не сказал. Через пару лет возникнет новая конфликтная ситуация, и Игорь снова поведет себя примерно так же — выстраивая варианты для себя, единомышленникам-товарищам ничего об этом не сообщит.
17 августа 1991 года Голембиовский с Иллешем улетели в Токио, оттуда 19-го — в Хиросиму. Когда они выходили из самолета, их атаковали журналисты: в Москве военный переворот — что вы о нем думаете? Не боитесь возвращаться? Через четыре дня Игорь станет давать интервью японцам уже как главный редактор «Известий». Он всегда будет с удовольствием вспоминать страну восходящего солнца еще и как место, где начала восходить его редакторская слава.
Но если бы на Пушкинской знали, что после Японии Игорь уже не должен был оставаться в «Известиях», вполне возможно, фамилия нового главного редактора была бы не Голембиовский. О такой вероятности — в следующей главе.