Звездные крылья
Шрифт:
Потом появилась белая палата и багряные пятна заходящего солнца на стене. Сумерки. Исподволь исчезают багряные пятна. В палату приходит смерть.
Берг умолкла. Солнце скрылось. Только легкие облака, прозрачные, розовые, еще купались в лучах.
Марина глубоко вздохнула и взяла Берг за руку. Хотелось сказать что-то теплое и хорошее, как-то рассеять эту глубокую тоску. Но нужных слов не нашлось, на ум приходили какие-то банальные, затасканные слова сочувствия, и Марина промолчала.
В степи становилось холодно. Падала роса. Они поднялись и пошли
После того вечера они встречались очень часто, чуть ли не каждый день. Их видели вместе в степи, на могилах. Они много беседовали, и получалось так, что Берг во всем соглашалась с Мариной. Иногда заходил разговор о работе завода, о первом крейсере. Но в таких случаях Марина сразу же становилась суше. Берг замечала это и переводила разговор на другую тему.
Как-то вечером Марина ушла в степь одна. Хотелось побыть наедине с собой, ни с кем не разговаривать. Накануне с завода уехал Крайнев. В такие дни в Марине оживали её старые, как будто давно забытые честолюбивые желания. Она сама упрекала себя, напоминала о том, что в крейсере есть часть и ее работы, но никак не могла обрести равновесие.
Как всегда, она поднялась на могилу, села на белый камень, и ящерица доверчиво выползла ей навстречу.
Рядом послышались легкие шаги. Марина оглянулась и увидела Любовь Викторовну. Ящерица испуганно скрылась. Марина улыбнулась, хоть появление Берг не доставило ей удовольствия.
Высоко над заводом пролетел самолет. Марина проводила его взглядом и как-то неожиданно для самой себя начала говорить о своей заветной мечте — когда-нибудь построить самолет, который будет нести на крыльях инициалы Марины, ее славу.
Берг слушала молча, явно заинтересованно. Глаза ее загорелись, как будто она узнала для себя что-то чрезвычайно важное.
Она даже осмелилась вставить несколько слов о том, как приятно, наверное, видеть свои инициалы на машине. Потом неожиданно просто спросила, будет ли на крейсере стоять имя Крайнева.
Марина вздрогнула, умолкла и до самого дома не произнесла больше ни слова.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Ночь встает над Киевом, над заводом, над всей землей. Ярко светят над цехами большие фонари. Отчетливей слышится почти незаметное днем шипение пара. Тише становится между цехов на широком заводском дворе. Заходят в депо маленькие паровозики, только изредка проедет по асфальту электрокар и скроется в широких, ярко освещенных воротах. Завод работает ритмично, напряженно, в три смены.
В кабинетах и длинных коридорах лаборатории темно. Только в комнате Ганны окна ярко освещены и смотрят в темноту заводского двора, как настороженные, неусыпные глаза. Очень поздно. Уже давно минула полночь, но ни Ганна, ни Яринка не думают уходить домой. Они сидят за столом и следят за потоками жидкости в колбах, наблюдают за тем, как, выжимаемая газом, она переливается из колбы в колбу, и в каждой на дне остается небольшой сгусток.
Они
Наконец, бурное выделение газов прекратилось. Жидкость перестала переливаться по длинным трубочкам. Реакция закончилась.
— Мы делаем какую-то странную работу, — раздраженно сказала Ганна, — Собственно говоря, сами не знаем, чего ищем. Коробов мог ошибиться в записи или просто не дописать реакцию, а мы сейчас бьемся неизвестно зачем и для чего.
Яринка посмотрела на Ганну внимательно, как бы не узнавая ее или удивляясь, как может всегда такая спокойная Ганна сердиться и волноваться.
— Нужно опять повторить все сначала, — устало сказала девушка. — Мы совсем близко от истины. Надо повторить еще и еще раз, может, точнее отвешивать дозы вещества, но повторять надо. Я знаю, что мы идем правильно.
— И каждый раз сворачиваем на какие-то окольные пути, так что и понять нельзя, куда зашли.
Яринка ничего не ответила. Она пересела к столику, на котором стояли аналитические весы, и опять начала отвешивать и отмерять реактивы для повторения опыта.
— Надо что-то изменить, — сказала Ганна, — нельзя же все время продолжать одно и то же, переливать из пустого в порожнее.
Яринка промолчала. Она и сама не понимала, что заставляет ее так скрупулезно следовать записям Коробова, в точности повторять его работу. Чувствовала только, что истина кроется здесь, что Коробов ни в чем не ошибся. А сила неизвестного взрывчатого вещества стоила того, чтобы поработать над его поисками. Изменять что-либо сейчас девушка не хотела. Надо было испробовать все возможности, проверить все открытое Коробовым и только тогда переходить к новому.
Ганна принялась сливать и ссыпать в первую колбу начисто вымытого прибора отвешенные вещества. Она смотрела, как пенится, а потом закипает темная жидкость, и подумала, что и на этот раз у них, наверное, ничего не выйдет и, может быть, при следующем опыте надо не сразу смешивать все количество реактивов, а небольшими порциями, не допуская закипания.
Яринка тоже смотрела на большую светлую колбу и вдруг увидела на прозрачном стекле улыбающееся лицо инженера Орленко. Улыбнулась ему и крепко протерла кулачком глаза. Видение исчезло. Это, наверное, от усталости.
Скоро будет готов компрессор и можно будет приступить к окончательным реакциям, а у них еще ничего не готово. Ведь это просто позор!
Реакция повторяется снова, снова медленно движется по прозрачным трубочкам темная жидкость. Яринка следит за ней внимательно и напряженно, хотя это и не вызывается необходимостью. Все равно — смотри не смотри, а только анализ может сказать, правильный или ошибочный путь избрали подруги.