Звездный билет (сборник)
Шрифт:
— Нравится тебе Линда?
— Которая?
— Вот эта.
— Каменная она.
— А другая?
— Вот эта?
— Ты с ума сошел!
— Тебе нравится Юрка? Ты им увлечена? — спросила Галя Линду.
— Да, — Линда, не отрываясь, смотрела на песчаную отмель, где Юрка, Димка и Алик ходили на руках, — но я его иногда не понимаю.
— Не понимаешь? Разве он такой сложный?
— Он часто говорит непонятно. Я русский язык знаю хорошо, но его я не понимаю. Недавно он назвал меня молотком. «Ты молоток, Линда» — так он сказал. Что
— Пора обедать, — сказала Галя. Ребята не шелохнулись. Алик лежал с карандашом в зубах, Димка читал Хемингуэя, Юрка старательно насвистывал знакомую песенку.
— Ну что же вы? Димка, Алик!
— Идите, девочки, мы потом, — буркнул Димка. Юрка протянул Гале десятку.
— Опять потом? Что с вами случилось?
— Я же тебе объяснил, детка. Я привык есть позже. У нас в доме всегда обед в пять. Мама накрывает, только когда вся гопкомпания в сборе. Я привык позже обедать. Я человек режима.
— Ну и я тогда пойду позже.
— Нет, ты пойдешь сейчас. Тебе тоже надо соблюдать режим, иначе в театральный институт не примут.
— А ну тебя! Алик, пошли обедать!
— Повыше, повыше забрало! — промычал Алик.
— Оставь его в покое. Не видишь, человек в прострации.
— Юра, ты не хочешь обедать? — спросила Линда. Юрка приподнялся и посмотрел на нее.
— Понимаешь, Линдочка, я за завтраком железно нарубался…
Линда в ужасе зажала уши и побежала к выходу с пляжа.
— Пусть вам будет хуже, — сказала Галка и побежала за Линдой.
Она догнала ее и обернулась. Ребята лежали в прежних позах. Костлявая рука Алика моталась в воздухе. Он всегда махал рукой, когда сочинял стихи. Галя посмотрела на десятку в своей руке.
— Линда, иди одна обедать. Мне надо, видишь ли… До вечера!
— Двухразовое питание укрепляет нервную систему. Нужно только привыкнуть, — сказал Димка.
— Это ты у Хемингуэя прочел? — спросил Юрка.
Алик встал, поднял руки к небу и завыл:
— Каждый молод, молод, молод, в животе чертовский голод… Лично я очень доволен, что мы отказались от обедов. Когда сыт, чувствуешь себя свиньей. Сейчас меня терзает вдохновение. Стихи можно писать только на голодный желудок.
— А музыку? — спросил Димка.
— Тоже.
— Юрка, давай сочинять музыку. Я буду труба, а ты саксофон. Начали!
Димка сложил ладони у рта и вступил трубой. Юрка загудел саксофоном. Алик стал хлопать в ладоши и приплясывать.
Они уже давно не пытались больше ловить рыбу. Четвертый день они не обедали, под благовидным предлогом отсылая Галку в ресторан. Зато каждый вечер они сидели в кафе. Правда, пили уже не «Ереванский», черт побери, нужно уметь приносить жертвы! Орел или решка? Обеды или кафе? И вот мы такие счастливые, голодные, трубим, как целый оркестр. Стоит вспомнить тусклые лампочки в коридорах «Барселоны», когда сидишь за полированной стойкой под нарисованными звездами. Стоит вспомнить затертые учебники, когда, лежа на песке, изображаешь джаз.
— Ребята, есть предложение! — воскликнул Алик. — Давайте погрузимся в состояние
— Это вместо обеда? — мрачно спросил саксофон.
— Пошли погрузимся в сон, — устало предложила труба.
Возле палатки они увидели костер. Над костром висел котел. Трещали пузыри. Пахло едой. Рядом стояла, руки в боки, Лолита Торрес.
— Хорошие вы собаки! — с нескрываемым презрением сказала она.
— Узнаешь кретина, Димка? — спросил Юрка и показал ногой в сторону моря. По твердому песку у самой воды шел поджарый, точно борзая, парень в голубых плавках. У него был огромный «сократовский» лоб и срезанный подбородок.
— Да это же тот лабух из Малаховки! — воскликнул Алик. — Помнишь?
— Не помню, — буркнул Димка.
— Ты же с ним потом что-то такое… Он к тебе даже заходил.
Проклятый Фрам вместо того, чтобы пройти мимо, остановился и мечтательно уставился на горизонт. Потом обернулся лицом к пляжу и стал разглядывать загорающих. Только здесь его и не хватало!
— Ребята, я пошел за лимонадом, — сказал Димка, но в это время Фрам увидел их и радостно заорал:
— Земляки! — Помчался огромными прыжками. — Хелло, дружище! — завопил он и схватил Димку за руку с таким видом, словно предлагал ему пуститься дальше вместе, как два брата Знаменские на картинке. Димка вырвал руку и отрезвляюще похлопал его по плечу. Фрам повернулся к девушкам.
— Разрешите представиться. Петя. Извините, мы с Димой отойдем на несколько минут.
Он взял Димку под руку, отвел в сторону и протянул ему сигарету.
— Чистая? — спросил Димка.
— Не волнуйся. Я больше этого не употребляю. Здоровье дороже.
— Ты поумнел и полысел, Фрам. Сколько тебе лет?
— Четвертак ровно.
— Рано лысеешь.
— Некоторые излишества бурной молодости. Но теперь все: буду вести жизнь, близкую к природе.
Потянулся блаженно и, протянув руки к горизонту, воскликнул:
— Парадиз, как говорил Петр Первый! Ва-ва-сы-са! А ты здесь надолго?
— Нет, скоро уходим дальше по побережью.
— В Москву когда?
— Не скоро.
— Молодец! Самое главное в профессии пулеметчика — это вовремя смыться.
— О чем это ты?
— Будто святой. Димочка еще маленький, он ничего не знает. Ай, ловкий ты парень.
— Я действительно ничего не знаю. Что ты вылупился?
Фрам ухмыльнулся.
— В Москве разгон. Наших берут пачками, прямо теплых.
— Кого наших?
— Таких, как мы с тобой, фарцовых.
Димка посмотрел на Фрама и сразу вспомнил их всех и вся: «летом в центре ужасно весело. Косяки туристов. Катят „Форды“, „Понтиаки“, „Мерседесы“. Посмотри, какая девочка. Не теряйся. Что там они шепчутся в подъезде гостиницы? Вот они все стоят, а лица мертвые от неоновых ламп. Пошли, что же вы? Иди, мы тебя догоним. Иди, малыш. Так вот в чем дело».
Димка сжал кулаки. «Дать пинка Фраму и погнать его отсюда с пляжа? И в лесу ему нет места, в сосновом чистом лесу. В болоте тебе место, подлюга! Беги туда, а я закидаю тебя торфом. Ишь ты, мерзавец: „Таких, как мы с тобой“. Я не хочу и рядом с тобой стоять! Дать ему, что ли, пинка?»