Звездный билет. Апельсины из Марокко. Пора, мой друг, пора

Аксенов Василий Павлович

– Паблито… – совершенно изнемогая, шепчет магнитофонная дева.

Алик. Я не понимаю, почему стонет Юрка. Все лето будет кататься со сборной, а потом его как выдающегося спортсмена примут куда-нибудь без экзаменов.

Димка. Верно, что ты стонешь? В Венгрию едет, а стонет еще.

Юрка. Галачьян в Венгрию едет, а не я.

Галя. Что ты, Юрик!

Юрка. То, что ты слышишь. Галачьяна в сборную включили. Говорят, он тактику лучше понимает. Конь мой ликует. В институт поступишь, человеком станешь, хватит, говорит, мяч гонять.

Труба. Звук трубы

летит в небо. Он стремительно набирает высоту, как многоступенчатая ракета, выходит на орбиту и кружится, и кружится, и замирает, и на смену ему приходит глухой рокот контрабаса. И новые взлеты трубы. И жизнь идет. А Юрку не включили в сборную. Это трагедия, я его понимаю. Гудит саксофон. И жизнь идет. Младший брат недоволен жизнью. Что ему нужно, кроме трубы, контрабаса и саксофона? Попробуй-ка поговорить с ним об этом. Он засмеется: «Чудишь, старик!» – и попросит четвертную. Это очень трудно – иметь младшего брата! Лучше бы мы с ним родились близнецами. Жизнь идет, и трубы сейчас звучат несколько иначе, чем одиннадцать лет назад.

Юрка. Были бы деньги, накирялся бы я сейчас.

Димка. Только и остается.

Алик. Давай, Юрка, вместе готовиться во ВГИК, на сценарный факультет!

Галя. Лучше готовься вместе со мной на актерский. У тебя такая фигура!

Димка. Я вам советую поступить в Тимирязевку. Говорят, там открылся новый факультет: тореадорский. У Юрки все данные для боя быков. А Галка поступит на пушной, будет демонстрировать шкурки песцов и лисиц. Тоже все данные.

Галя. А ты куда, Димочка? На что ты можешь рассчитывать со своими данными?

Нахальный баритон в бешеном темпе уговаривает девушку. Перестань кукситься, забудь о разных пустяках и целуй меня. Чаще, целуй меня чаще. Только это тебе поможет. Гера и Гора неистовствуют, а дворника все нет. Неужели им удастся докрутить ленту до конца?

Борис рядом со мной молча курит. Я тоже молча курю.

Димка. А в общем, куда нам поступать, решают родители. Ведь это же они, дорогие родители, финансируют все наши мероприятия.

Галя. Представляете, мальчики, мама мне заявила: или в медицинский, или к станку.

Алик. Родители не могут понять, что нам чужды их обывательские интересы. Даже мой дед и тот гудит день-деньской: сначала приобрети солидную специальность, а потом пробуй свои силы в литературе.

Юрка. А мой конь уже все продумал. Надежды у него мало, что я поступлю, так он уже место мне подыскал для производственного стажа. Учеником токаря на какой-то завод. Дудки я туда пойду. Ишь ты, что придумал: учеником токаря!

Молчание.

Тетя Эльва (кричит из окна). Тима, будьте любезны, позовите дворника.

Димка. Все лето в Москве торчать. Эх, ребята!

Снова трубы, саксофоны и контрабас. В освещенное пространство в центре садика выходят, пританцовывая, Галя и Димка. Алик и Юрка хлопают в ладоши.

Из окон высовываются любопытные. Есть на что посмотреть. Димка блестяще танцует. В этом отношении он меня превзошел.

А как все-таки здорово! Сидят детишки и ехидничают, как сорокалетние

неудачники, но вот возникает какой-то подмывающий ритм, и… наш жалкий садик поднимается вверх, повисает над крышами, звезды пускаются вокруг в хороводе. Девушка и юноша танцуют, и весь мир надевает карнавальные маски. Молодость танцует при свете звезд у подножия Олимпа, полосы лунного света ложатся на извивающиеся тела, и пегобородые бойцы становятся в круг, стыдливо прячут за спины ржавые мечи и ухмыляются недоверчиво, но все добрее и добрее, а их ездовые уже готовят колесницы для спортивных состязаний. Ребята танцуют, и ничего им больше не надо сейчас. Танцуйте, пока вам семнадцать! Танцуйте, и прыгайте в седлах, и ныряйте в глубины, и ползите вверх с альпенштоками. Не бойтесь ничего, все это ваше – весь мир. Пегобородые не поднимут мечей. За это мы отвечаем.

– Галина! Иди сюда.

У входа в садик стоит Галина мать, инспектор роно.

– Ну что, мамочка? – заранее обиженным тоном говорит Галя и подходит к своей еще молодой и статной, одетой в серый костюм, как и положено инспекторам роно, маме. Та молча вынимает из сумочки платок и сильным злым движением снимает помаду с Галиных губ.

– Опять? Опять устроили дансинг у всех на глазах? Танцуешь с бездельниками, вместо того чтобы заниматься. Куда ты катишься, Галина? На панель? Немедленно домой!

– Совершенно согласна с вами, Зинаида Петровна. – Прямо над ними из окна высунулась тетя Эльва. – Только крутые меры. Надо мобилизовать общественность. А куда смотрит жэк? Вместо того чтобы организовать в нашем дворе разумные настольные игры, викторины, кроссворды, предоставляют поле деятельности двум негодяям с магнитофоном. Отравляют юные души тлетворной музыкой. Тима, вы сказали дворнику?

Тима. Да вот он сам, Степан Федорович.

Дворник (навеселе). Герка! Герка! Кончай тлетворную! Гони нашу! «Рябинушку»!

Димка. Тетя Эльва, идемте танцевать! Герка, прибавь звука! Тетя Эльва хочет рок кинуть.

Тетя Эльва. Тима, участкового позовите!

Наша мама. Дмитрий, домой!

Петя Кравченко. Товарищи, у меня завтра зачет по сопромату.

Из-под арки появляется Игорь-Ключник.

Игорь. Граждане, что тут за шюм? Что тут за шюм, Тимка?

Тима. Кому Тимка, а отбросам общества…

Игорь. Слюшай ты, несимпатичный хулиган…

Тима. Бросьте, Игорь. Нам ли с вами?

Дядя Илья. Это ж ужас, что за дом! Боже ж мой, что за дом!

Дворник. «Рябинушку»!

Гера (в микрофон). Концерт звукозаписи по заявкам жильцов нашего дома окончен. Пишите нам по адресу: «Барселона», радиоцентр.

Тетя Эльва. Я на вас найду управу, развратники!

И все начинает затихать. Прикрываются окна, расходятся люди со двора. Это обычный воскресный вечер, но я чувствую, что Борис поражен. Наш дом постоянно поражает Бориса. Еще бы, ведь он живет на девятом этаже в могучем доме на Можайке, опоясанном снизу такой массой гранита, которой бы хватило на целую сотню конных памятников.