Звездный меч
Шрифт:
Впервые в жизни она поняла, что долгожданная ноша личного счастья тяжелей. Тяжелей ноши горя, казавшейся ей невыносимо обременительной. В беде всегда остаётся надежда на лучшее, ожидающее впереди. А тут — всё уже сбылось, полностью и до конца. И новое, чему за ним должно бы следовать, — не проглядывается. Поскольку время остановилось на высшей точке хорошего. Ничего лучшего уже не сможет случиться.
[[...и волшебством... звучит мой смех, / Это всё мираж... где бы я... ни была, / Я одна... без тебя...]]
И остро пожалела о том, что натворила. Сама.
Но тотчас — жалеть перестала «Оно того стоило, Мой Принц! Я помню каждое мгновение, каждый тик-так гениально сыгранной нами пьесы, и я знаю — ты тоже не позабудешь...»
[[...Свет под облаками / Провожу глазами...]], — и когда померкнет он, — [[...Где-то там, в кучевых, вдруг порвётся струна...]]
«Что ж, настоящая Любовь может быть только неразделённой. Ты любишь его, а он — другую. Он любит тебя, а ты — другого. Другой любит тебя, а ты — другую. Другая любит тебя, а ты — другого... Э-эх, нема в жизни счастья!..»
Может, только так Любовь и выживает?
Разделённая — она превратится в бремя личного счастья, тяжёлое и невыносимое. Неразделённая, она всегда — путь к цели. В коем и заключён истинный смысл существования цели. Как известно издревле, достигнутая цель желанной быть уже не может.
Цель — Солнышко. Прямой контакт, как и с поверхностью любой звезды, — невозможен. По определению.
Подобно тому, как не существует Разделённая Любовь.
...Мысли метались, метались, метались, как ополоумевшие птицы, по которым охотники палят изо всех стволов... «Почему всё-таки Он?» Номи опускала веки и кистью воспоминаний рисовала на их внутренней стороне лицо Любимого, руки Любимого, тело Любимого... его глаза, усы, бороду, волосы, распущенные для неё... И удивлялась: «Почему Он?!!» В чём он, тот самый неуловимый штрих, который вдруг волшебно превращает одно-единственное лицо в лицо Единственного?..
Почему любые два лица, «поставленные рядом», отличаются друг от дружки? К одному ты остаёшься равнодушной, а второе вдруг... зажигается и горит — для тебя. Почему же чья-то походка, чьи-то движения, жесты, запах, тембр голоса... вдруг становятся для тебя единственно необходимыми, других человеков оставляя равнодушными?..
«И при этом даже не обязательно влюбляться? Мы, разумные, постоянно входим в контакты друг с другом, — думала Номи, — и каждый раз нечто глубоко внутри нас делает выбор: скользнуть взглядом (ухом, ноздрями, и тэдэ) либо задержаться. И сами не понимаем, в чём же он, критерий выбора... „Сложившийся вкус", „выработанные пристрастия" и тому подобные термины — слишком очевидные объяснения. Истина никогда не лежит на поверхности. Не шлюха ведь, всякому-каждому не даётся...»
И Номи пыталась найти ответы. В лице Сола чувствовалась древность. Такими, в её представлении, должны были быть лица кочевников древней Земли... Такими, в её представлении, могли быть лица древних святых... В каюте Сола она видела икону одного из них, вечного странника по имени Николай. Черты не совпадали, однако нечто неуловимое присутствовало в обоих лицах — словно их обоих одухотворяла одна и та же Идея.
Движение — жизнь... Это избитое до посинения выражение приобретало вселенское значение, переходя от категорий физиологических к категориям духовным, но ведь и для телесной ипостаси это — самая
Мысли метались, метались, метались, лишая покоя. Сияющие глаза Любимого неотступно преследовали её, что во сне, что наяву.
«Бой — существо, производящее энергию, — думала Номи. — Он просто источает её! Он сам её производит и в невероятном количестве отдаёт... Быть может, сам того не сознавая. Есть существа, подпитывающиеся за счёт других, и таких подавляющее большинство, но „женщник" Со-олнышко — не такой. Его переполняет, распирает Нечто, настырно толкающее его вперёд. Таким мужчинам противопоказано целиком сосредоточиваться на одной женщине. Огонь таких мужчин рассчитан на мириады... Если они отдадут одной-единственной всего себя, она сгорит. Если, конечно, она сама — не такая же».
В том-то и дело — такой женщиной себя Номи не ощущала. Она хотела простого, земного, бабского счастья. Он же мог предложить только нечто «неземное».
«По крайней мере, — утешилась Номи, — я умру с ощущением, что была в миллиметре от того, чтобы стать любимой женщиной такого мужчины».
Перечисляя раз за разом всё познанное ею и раз за разом, подобно Солу, пытаясь разобраться в собственных чувствах, Номи задавалась вопросом: «ЭТО ЛИ — ЛЮБОВЬ?»
И неизменно выдавала ответ: «Да».
Она тоже разобралась в собственных чувствах. Выхваченное из эфира, звучало [[...only you...]], что в переводе на корус значит: конечно же, только ты.
«Я назначила тебя, Любимый, на эту роль. Ты её сыграл гениально. Я не ошиблась в тебе...»
И гораздо позже Номи отыскала ответ на ещё один вопрос: почему она осталась рядом с ним, в качестве Третьей женщины? «... Миг бытия так краток» — вспомнила она. Разве это плата за возможность согреваться хотя бы искоркой Огня?! Всего лишь — вся жизнь, одна из множества мгновений, что бесконечной вереницей уносят души в неведомое...
В каждой жизни, повстречав Единственного, оказываешься на распутье. И приходится выбирать дорогу. Одну из трёх.
[[...три дороги судилось нам. / Одна в разлуку, другая в любовь, / А третья та, что ты нашёл...]]
Так уж вышло, что в этой жизни Номи судилось быть Третьей.
...В подружки тактично пристраивалась Душечка, жаждущая предоставить себя в амплуа «подушки для слёз», однако Номи — мягко и вежливо, но непреклонно — избегала тесного сближения.
Тити смотрела всё понимающими глазами, горестно качала головой. И не прекращала попыток вышибить клин клином, суля познакомить «с потрясным мальчиком, мать! Вот увидишь, продолжение будет ещё лучше начала! Второй шанс каждой положен!». Номи улыбалась и качала головой — ноу. Никаких продолжений... А подруга ей не была нужна: зачем подруга, когда у тебя есть настоящий Друг, которому от тебя ничего не нужно, но который готов отдать тебе практически всё — и разум и тело...
Вот именно — «практически». За исключеньем ма-ахонькой такой малости. Души. А без этой всеобъемлющей, космосоподобной «малости» и тебе от него ничего не нужно. «Всё, что ты мог мне дать, любимый, — думала Номи, — ты уже мне дал. Со всей искренностью, на которую лишь ты способен, от всего тела даровал...»