Звездный рубеж
Шрифт:
Мареску не относился к числу самых изысканных архаистов станции. Многие из них приехали с маскарадными костюмами и результатами исторических исследований. Он увлекся архаизмом, только когда стал сходить с ума от изоляции. И с помощью Мелани сшил свой собственный костюм.
Он был предан своему хобби гораздо сильнее, чем остальные архаисты на станции, и гордился этим, как гордился своей хандрой, своими причудами и безупречностью работы над программами испытаний. Он любил думать, что он лучший во всем, за что берется, – даже в умении вызывать отвращение. И редко
Мареску не стал тщательно изучать свою эпоху. Большую ее часть он просто выдумал. Верования и ценности эпохи своего хобби он создавал по когда-то и где-то слышанному.
Некоторые полагали, что слишком далеко зашедшее раздвоение между перфекционизмом на работе и халтурой в исполнении роли является признаком глубокой внутренней тревоги, однако адмирал Адлер [2] была с этим не согласна. Она считала, что Ион работает на зрителя.
Мареску зашагал прочь. Он уже успел забыть о Поле. Нейдермейер снова ухватил его за руку.
2
Орел (нем. Adier).
– Ион, если я не могу помочь, кто же сможет? Мы долгие годы были друзьями…
– Здесь мне никто не поможет, Пол. Дело в Мелани. Я рано закончил смену. Кварковая трубка забарахлила. Частицы отклонялись от траектории чуть ли не на миллиградус. На орбитали их направить не удалось… короче, стенд отключили. А она была с Митчеллом.
– Понимаю, – пробормотал Нейдермейер, а про себя подумал: «Ну и что?»
Наверное, Мареску слишком заигрался. Может быть, об этом должен узнать психолог.
Человека, который начал путать нравы сегодняшнего дня с нравами эпохи своего хобби, они считают очень неуравновешенным.
Ион всегда был невротиком. Теперь он, кажется, на грани психоза.
– Как она могла пойти на такое. Пол?
– Успокойся, ты весь дрожишь. Пойдем со мной, дружище. Что тебе на самом деле надо – это огненная вода для успокоения нервов. Стоп!
Пока что не будем об этом, слушайся своего доктора. Сначала выпьем, потом расскажешь, и мы что-нибудь придумаем.
– Да. Выпьем. Ладно. – Мареску вдруг решил проявить вежливость. – Расскажи мне об этом фон Даго.
– Фон Драхов. Рифмуется с Краковом, который в Польше.
– В Польше? А где эта Польша?
– Там, где выращивают китайских свиней, – усмехнулся Нейдермейер.
Мареску остановился. Его физиономия приняла озадаченное выражение. Потребовались секунды, чтобы сработала интуиция, которая делала его одним из лучших в Конфедерации создателем программ тестирования.
– Игра в ассоциации. Да мы же в нее уже сто лет не играли, правда? Польша. Китайские свиньи. Польско-китайские кабанчики. Не об этой ли породе говорили на днях в какой-то сельскохозяйственной передаче? Они хотят снова вывести вымершие породы?
– Мне не нравится, как они пахнут.
– Ладно, Пол, я пришел в себя. Успокойся. Лучше поведай мне повесть
Нейдермейер не принял вызов.
– Я знаю очень немного. Просто подслушал какой-то разговор ребят из Безопасности. Они с ног сбились, готовясь к его прибытию. Кажется, оно застало их врасплох. Ну, вот мы и пришли. Что будешь пить?
Они сошли с эскалатора в мягко освещенную комнату. Света здесь было ровно столько, чтобы посетители не натыкались на мебель.
Бар был оформлен так, будто он выходит на открытую поверхность Хела. Защитный купол был незаметен. Рассеянный свет не давал на стеклостали бликов. Сам купол высился на вершине горы, откуда открывалась странная панорама темных утесов и пугающих провалов, а над головой горел Млечный Путь, сияя мириадами самоцветов.
– Ты никогда не замечал, что здесь кажется прохладнее? – спросил Мареску по крайней мере в сотый раз со времени их знакомства. Он смотрел на слабо освещенную поверхность мертвого мира. Нестабильное солнце из созвездия Цефеид висело над пиком, высвечивая золотую дорожку. Когда планета была в афелии, оно казалось не больше ярких соседних звезд. – Выбирай ты. Пол. На сегодня у меня нет особых пожеланий, только наливай побольше.
Нейдермейер принес из бара стаканы и бренди.
– Фрэнсис, должно быть, ушел на этот шабаш в Безопасности, – предположил он.
Обычно бар держал космический пехотинец с непроизносимым староземным именем, которое исследовательский персонал станции сократил до Фрэнсиса Бекона. У Службы Безопасности дел было очень мало, и они часто тратили время на то, что могло сделать жизнь на станции более терпимой.
На Хел приезжали без обратного билета. Только руководитель исследований и начальник Службы Безопасности иногда выбирались за пределы системы. По соображениям безопасности на станции не было ни одной инстелной системы связи. Изоляция была абсолютной.
– Бренди? – удивленно спросил Мареску. Пол был убежденным приверженцем виски.
– Самое лучшее со Старой Земли. Делает жизнь почти сносной.
Мареску одним глотком осушил полстакана.
– Теперь они должны нас отпустить, Пол. Мы сделали им эти проклятые бомбы. Теперь мы просто суетимся и занимаемся косметикой.
– Должны, но не отпустят. Соображения безопасности. Пока нас держат здесь, никаких утечек не будет.
– Пол, как она могла?
– Ты же знал, что она…
– Когда связался с ней? Знал. Я все время это себе повторяю, но от этого не легче, Пол.
– Что мне тебе сказать?
Мареску уставился в свой пустой стакан.
– Ион… может, тебе не стоит налегать так на эту архаику. Постарайся вернуться в современный мир.
– Современный мир – мерзость. Пол. Разве ты не знаешь? В нем нет человечности. Ты, возможно, смеешься надо мной из-за этого костюма. Это символ, Пол. Это символ той эпохи, когда у людей были настоящие чувства. Когда было не наплевать.
– У меня есть чувства, Ион. Ты мне дорог. Ты мой друг.
– Нет, не правда. Ты здесь просто потому, что настоящие чувства тебе мешают.