Звездочеты
Шрифт:
С каждой страницы двингеровского творения несло антисоветским смрадом. Автор пытался внушить немецкому обывателю, что большевики не умеют и не могут править страной, что без капиталистов на заводах ржавеют станки, без помещиков поля зарастают чертополохом, а интеллигенты скудеют умом и с вожделением вспоминают о добром старом времени.
Собственно, все это нисколько не удивляло Ярославу, ибо было совершенно бессмысленно ожидать от Двингера чего-либо другого. Да и не содержание книги интересовало ее сейчас.
Она тщательно перелистала каждую страницу, запоминая слова, помеченные карандашом. Соединенные вместе, они составили фразу:
«Двенадцать. Семь часов.
Это означало: Курт Ротенберг будет ждать ее двенадцатого июня, в семь часов вечера, в ресторане «Фатерланд», зал «Бавария».
Ярослава уже как-то была в этом кричаще помпезном ресторане, находившемся на Потсдамской площади. Каждый зал его был оформлен в стиле какой-либо германской провинции: Рейнской области, Саксонии, Баварии. Здесь всегда было многолюдно. Ресторан привлекал эсэсовцев и офицеров вермахта, которые собирались большими компаниями, обмывали награды, звания и повышения по службе. По мнению Ярославы, предпочитавшей тихие, уединенные места, этот ресторан был не лучшим местом для конспиративных встреч, но в данном случае она положилась на выбор Курта.
Ярослава вошла в зал «Бавария» и остановилась у входа, ища глазами свободный столик. На помощь ей поспешил сухопарый метрдотель с бесстрастным, будто неживым, взглядом круглых, навыкате глаз, прятавшихся за выпуклыми стеклами массивных очков.
Ярослава уселась на предложенное ей место и, стараясь не привлекать к себе внимания, осмотрелась вокруг. Соседний столик плотно облепила группа уже подвыпивших офицеров. Среди них выделялся один — у него было на редкость меланхолическое выражение лица. Пепельно-светлые волосы и женственные руки, которые он то и дело мечтательно складывал на груди, увешанной орденами, усиливали его почти болезненно печальный вид. Он сидел молча, окаменело и, казалось, не слушал, что говорили его весело настроенные собеседники.
— Если бы вся Германия была такой, как Пруссия, мы уже давно играли бы земным шариком, как детским мячом! — азартно, как бы выплевывая слова, без умолку говорил пышущий здоровьем, но необычно сутулый полковник. — Пруссия — это армия, мощь, это шеренги непобедимых солдат. Когда посланник Фридриха Великого в Лондоне попросил денег, указывая, что он — единственный из всех дипломатов должен ехать ко дворцу в ветхой карете, король ответил: «Скажи этим людям, что двести тысяч солдат маршируют впереди тебя». Прекрасный ответ!
— Мы слишком долго церемонимся и нянчимся с Россией, — медленно, будто прожевывая каждое слово, произнес молчавший до сих пор офицер с меланхолическим лицом. — У нас есть все, чтобы сделать то, чего не удалось Наполеону. Мы можем и обязаны победить там, где он потерпел поражение. В самом деле, господа: у нас превосходная экономика, прекрасная армия, непревзойденные полководцы…
— Фюрер, как всегда, поступил исключительно мудро, назначив Франца Гальдера начальником генерального штаба сухопутных войск, — все более сутулясь, прервал его полковник. — И хотя фюрер произвел его всего лишь в генерал-полковники, мы скоро убедимся в мудрости его полководческого мышления. Господа, — оживился полковник, — в свое время я имел возможность быть на банкете, где чествовали новых фельдмаршалов, и, признаюсь, внимательно наблюдал за Гальдером. На его месте, говорю об этом открыто и прямо, я лично чувствовал бы себя более чем оскорбленным. Ведь звание фельдмаршала получили и те, кто гораздо моложе его и занимают менее ответственные посты. Но Гальдер, господа, был на высоте! Ни тени дурного настроения — он, как и все, был оживлен, бодр и весел!
— Войну выиграют танки, — вступил в разговор самый молодой из всех — жилистый майор-танкист, затянутый ремнями. — И хотя Фритч ядовито высмеивал танки, называя их
— Да, у нас превосходные полководцы, — упрямо развивал свою тему сутулый полковник. — И наше счастье, что у русских нет таких, какими гордимся мы. Я хорошо знаком, например, с фон Рейхенау. Великолепный спортсмен и, уверяю вас, — он скользнул ледяным взглядом по молодому танкисту, не желая, видимо, прощать ему того, что он без разрешения включился в разговор, — уверяю вас, что он запросто обогнал бы вас в беге, если бы пустился наперегонки. Да что там в беге! Бывало, на учениях, если саперы не успевали к назначенному часу навести мост через реку, он преодолевал ее вплавь! А Вильгельм Кейтель? Представьте, когда ему необходимо принять ответственное решение, он удаляется и часами слушает патефон с пластинками симфоний Бетховена.
— И все-таки всем им далеко до Вальтера фон Браухича, — зажевал губами меланхолик. — Вы видели когда-либо на его мундире другие ордена, кроме Железного креста? Его девиз: «Я организую, прежде чем начинаю сражаться». Идеальный тип полководца! А какая гибкость ума, эрудиция, манеры!
— Но у него, мягко говоря, натянутые отношения с Кейтелем, — заметил сутулый полковник.
— Вероятно, из-за Бетховена, — бросил едкую реплику кто-то из офицеров.
— А главное, — не принимая во внимание реплику и замечание полковника, будто не расслышав их, продолжал меланхолик, — не забывайте, что именно Браухич, командовавший самым восточным из германских военных округов, подробно изучил организацию Красной Армии. Кстати, ему помогал Гудериан, хорошо знакомый с русскими механизированными силами.
— В войне с Россией, — продолжал меланхолик, — будут неуместны рыцарство и военная честь, и уж Браухич для этого подходит по всем статьям.
— Танки — это сила, мощь и красота! — Майор-танкист пьянел не столько от выпитого вина, сколько от своих восклицаний. — Мы их раздавим стальной лавиной. Эти русские дикари способны управлять лишь тройкой коней или парой ленивых, упрямых, как черти, быков. В отличие от нас, немцев, у них нет прирожденной способности к технике, Вот увидите, их кавалерия будет на полном галопе, с пиками наперевес, атаковывать наши танки!
Только в этот момент Ярослава заметила подполковника, сидевшего за столом. Он все время молчал, испытующе переводил взгляд серьезных, совсем трезвых глаз с одного говорившего на другого.
— А как посмотрят англичане на то, что мы начнем воевать с Россией? — вдруг спросил он.
— О, пусть это вас не волнует! — рассмеялся сутулый полковник, безуспешно пытаясь выпрямить спину. — Чемберлен прямо заявил: то, что происходит к востоку от Рейна, Англию не интересует. Да этот прожженный зубр от души позабавится, наблюдая, как мы будем громить Красную Армию. В числе зрителей несомненно предпочтет остаться и Америка.
— Однако не так-то легко будет, наверное, прорвать линию Сталина, — снова нарушил восторженные возгласы своих собеседников подполковник. Было похоже, что он задает вопросы, чтобы убедить самого себя в правильности своих мыслей. — Я имею в виду пограничные укрепления вдоль бывшей советской границы.
— Что с вами сегодня, Фридрих? — удивился полковник. — Вот уж не думал, что вас может точить червь сомнения. Вы разве позабыли, как мы поступили с линией Мажино?
— А мой кумир — Эрвин Роммель, — уводя от щекотливой темы, заявил подполковник. — Вслушайтесь только в его слова, которые он часто произносит перед своими войсками: «Господа, не думайте, что я сошел с ума. Верьте мне. Направо — никто, налево — никто, сзади — никто, но впереди — Роммель!»