Звездочка
Шрифт:
— Ты что бубнишь? — спросил Паша.
Петро перестал качаться, черные глаза оторопело уставились на Пашу. Вдруг цыганенок хватил себя руками по коленям и весело захохотал, показав крупные, ослепительно белые зубы:
— Заучился! Совсем заучился!
— А ты отдохни, — посоветовал Паша. — Пойди вниз, сыграй на гитаре.
Петро отчаянно затряс головой:
— Ныльзя. Завтра знаешь какой день? Завтра шабаш-день. Маруся придет, проверять будет. Все будет проверять, за всю неделю. Хорошо учил — хвалить будет, плохо учил — ругать будет.
— Не
— Больна? — испуганно глянул цыганенок. — Ай-ай-ай!.. Такая хорошая девочка! — Он беспомощно оглянулся и совсем по-детски сказал: — Кто теперь проверять будет, а? Ты не хочешь, Сеня песни поет. Совсем некому проверять.
— Нет, почему же… — смутившись, пробормотал Паша. — Это ты напрасно. Давай твои книжки…
Когда час спустя в комнату заглянул Семен Ильич, он увидел Пашу и цыганенка сидящими рядом у стола. Петро, высунув кончик языка, писал, а Паша следил за его пером и подбадривал:
— Ну, правильно. А ты сомневался!.. Теперь пиши общий знаменатель. Правильно.
Заметив директора, ребята встали.
— Вы, Сычов, тоже с ним занимаетесь? — спросил Семен Ильич.
В голосе его Паше послышалось удивление.
— Да… То есть нет… Я Родникову заменяю, — потупившись, пробормотал Паша.
Семен Ильич подошел ближе, положил ему руку на плечо.
— Семен Ильич, — поднял Паша на директора повлажневшие глаза, — разрешите мне завтра отлучиться. У меня весь вечер… — Он запнулся, опять потупился и еле слышно прошептал: —…сердце болит.
— В город? Ну что ж, — живо отозвался Семен Ильич. — Поезжай. Я скажу коменданту.
Он пошел к двери, но на пороге обернулся и опять сказал:
— Поезжай. Это хорошо.
13. СЕРЬЕЗНЫЙ РАЗГОВОР
В воскресенье, перед вечером, все ребята высыпали на футбольную площадку. Общежитие опустело. Паша тщательно почистил костюм и с увольнительной запиской в нагрудном кармане отправился в город.
На зеленой Черемушкиной улице он нашел нужный номер и остановился перед маленьким домиком под черепичной замшевшей крышей. На подоконниках, за вымытыми до сияния стеклами, цвела герань. Паша вспомнил вот такой же старенький домик в своей родной Лукьяновке, спаленный немцами, и ему стало грустно. Он постоял, вздохнул и негромко позвякал щеколдой. Калитку открыл высокий худой старик с бронзовым лицом и черными живыми глазами. И по этим глазам Паша сразу догадался, что перед ним Марусин отец.
— Еще один, — сказал старик, оглядывая Пашу с веселым любопытством. — Целый день гости. Вот повезло Мане!
— Здравствуйте. — Паша приподнял фуражку. — А разве наши уже приходили?
— Ого! Трое девчат — раз, Саша-изобретатель — два, Сеня с медалями — три. А тебя как звать?
— Павел.
— А, Па-аша! — дружелюбно протянул старик. — Первый токарь. Слыхал, как же! Вот ты какой… Ну, заходи, заходи!
Паша подумал: «От кого же он
Дворик был крохотный, и Паша сразу заметил, что главное здесь — сад, который со всех сторон подступал к дому, протягивая в окна свои мохнатые ветки.
— Там она, — показал старик на курчавые абрикосовые деревья. — Туда иди.
Припадая на одну ногу, он ушел в дом.
Маруся стояла между деревьями у садового столика и широко открытыми глазами смотрела на Пашу. В синем домашнем платье, в тапочках на босых ногах, она показалась ему хрупкой, маленькой.
Он неуверенно подошел и тихо сказал:
— Здравствуй…
— Здравствуй, — так же тихо ответила она, но вдруг вспыхнула и порывисто протянула руку.
Минутку они стояли друг против друга, не зная, что сказать.
— Хочешь абрикос? — неожиданно спросила она и вспрыгнула на стол, но, подняв руку, чтобы притянуть ветку, болезненно поморщилась.
— Брось, — сказал Паша. — Тебе ж больно.
— И пусть больно! — Она сдвинула брови и на короткое время опять сделалась такой же упрямой и ершистой, какой бывала в училище.
Желтые, еще не совсем созревшие абрикосы падали на стол, подпрыгивали и скатывались на землю. Паша едва успевал подбирать.
— Довольно! — кричал он. — Уже полная фуражка.
— Ничего, ребятам понесешь! — смеялась Маруся и нарочно, чтоб помучить его, забрасывала абрикосы подальше, в траву.
Потом они сидели один против другого за столом и поглядывали друг на друга: она — с улыбкой на похудевшем за одни сутки лице, он — с опасливой мыслью, как бы она не рассердилась, если он начнет задуманный разговор.
— Знаешь, я никому ключа от патрона не даю, — начал он осторожно. — Ребята иной раз просят, а я не даю.
— Почему? — не поняла она.
— А так. Ему дай, он передаст другому, другой — третьему. А потом ходи и ищи. Время и уходит зря.
— Как же не дать, если он свой затерял? — удивилась Маруся.
— А пусть не теряет. У каждого должен быть ключ на месте. Ты думаешь, я ему помогу, если дам? Как бы не так! Он привыкнет и будет всегда побираться, и у себя и у других время красть. — Паша помолчал и хитровато прищурился. — Ты сколько затачиваешь резцов? Небось один?
— Один.
— Вот то-то и оно. А надо два. Один в работу, а другой в ящик. Пусть про запас лежит. Первый затупится — сразу же закрепляй другой, запасный. А то надо к точилу идти. Ты не шути, на этом тоже время сберегается.
— Да, — раздумчиво согласилась Маруся. — Только немножечко. Совсем чуточку.
— Ага, чуточку! — придирчиво сказал Паша. — Там чуточку да тут чуточку — его как-никак и наберется в смену на лишнюю звездочку. А как же? Обязательно! — Он опять помолчал и исподлобья глянул на Марусю. — Ты думаешь, я не видел, как у тебя инструменты на тумбочке лежат? Как попало. А у каждого инструмента должно быть свое место, чтоб брать его не глядя.
— Ну, сколько на этом сэкономишь! — слабо возразила Маруся.