Звёзды часто разочаровывают
Шрифт:
Когда Надя села в небольшое, странного вида авто, за рулём которого сидел Рой, было темно, рассвет ещё не торопился, только небо поменяло оттенок на более светлый. И стремительно гасли звёзды.
Рой протянул ей бумажный стаканчик с кофе.
— Тебя было не разбудить, но надо поторопиться, я налил кофе в термос.
— Спасибо, — она отпила глоток, — ты сварил кофе и перелил его в термос? — сама мысль о Рое Флеминге, который сам переливает в термос кофе, показалась ей странной.
— Сварил не я, а кофе-машина, — Надя вспомнила, что в помещении, выполняющем функцию кухни, была
— Просто… ты же Рой Флеминг!
— Да. Это я, — он улыбнулся и повёл бровями, — и у меня есть руки, которыми я определённо умею пользоваться. Так что я могу нажать на пару кнопок на кофе- машине и даже умею готовить некоторые блюда.
— Какие?
— В основном десерты, для племянников.
— Ооооо, — Надежда сглотнула от мысли о сладком.
— Сам я почти не ем, в связи со съёмками мне нужно быть в определённой форме, иначе бы моим племянникам не доставалось ни кусочка.
— Понимаю. Я толстею, даже когда смотрю на сладкое…
Рой засмеялся и бросил взгляд на декольте Надежды. Говорящий взгляд. Довольный.
— Думаю, тебе не нужно сильно усердствовать с диетой, десерты на твоём теле находят самые аппетитные места, — подмигнул.
Надежда с интересом смотрела по сторонам, но мало что видела. Тёмное небо, очертания гор и на их фоне — следы присутствия человека: дороги тонкой лентой вдоль скал и домики.
— Неееееет, — Надя смотрела на людей и оборудование вокруг неё и нерешительно отступала куда-то назад, при этом всё ещё держась одной рукой за Роя.
— Ты боишься высоты?
— Не боюсь, ты как-то спрашивал, но это, — она махнула рукой в сторону аппарата, не внушающего никакого доверия, — безумие.
— Жизнь безумна, Надья. Опасна и в то же время прекрасна. И она быстротечна. Как рассвет, который сейчас будет. У тебя есть только один шанс увидеть сегодня рассвет с высоты птичьего полёта.
— Я боюсь. Ты сумасшедший! — она завизжала, обведя глазами присутствующих, которые, казалось, не обращали внимания на практически истерящую женщину. Каждый сосредоточенно занимался своим делом.
— Правильно, ты боишься. Все бояться, я боюсь, Тони, твой инструктор, с которым ты полетишь, тоже боится, поэтому мы все очень щепетильны и аккуратны с безопасностью, но полёт стоит страха.
— Я боюсь, — она готова была заплакать от страха и, наверное, разочарования. Кому вообще может прийти в голову подарить полет на дельтаплане? В горах! На рассвете!
Полёт на рассвете.
— Не бойся, — Рой нагнулся и смотрел в глаза Нади. Несмотря на темноту и свет только от фонарей, она готова была поклясться, что видела отражения себя. Уже в специальном комбинезоне и шлеме, испуганную и жалкую, плачущую, — не бойся. Ты хотела научиться не бояться жизни… сейчас, сегодня, на рассвете, ты сможешь перестать бояться. И начать жить.
— А если я не перестану, в следующий раз ты заставишь меня прыгать с парашютом или погружаться на сто метров в лёгком оборудовании?
— Почему нет? Это здорово. Можно ещё в коробке с пауками посидеть… — Рой широко улыбнулся.
Надежда покрылась потом, побледнела, судорожно сглотнула, и только под собственный выдох
— Нет, нет, никаких пауков, я понял.
— О…
— Даже самых маленьких, даже коллекция резиновых насекомых Филиппа, моего племянника.
Надежда ещё раз вздрогнула.
Тони, оказавшийся высоким мужчиной с явно арабскими корнями, максимально подробно рассказывал об устройстве дельтаплана, половину технических подробностей она забывала тут же. Сосредоточилась только тогда, когда Тони стал объяснять, как вести себя в полёте. Казалось, ничего особого от Надежды не требовалось — только выполнять команды инструктора и получать удовольствие от полёта. Постепенно идея пролететь на дельтаплане перестала казаться безумием и увлекла Надю, она ощущала волнение и даже нетерпение.
— А ты? — спросила Роя.
— Я немного позже, встретимся внизу, — снимая на ходу тонкую куртку, чтобы переодеться в комбинезон, ловя при этом взгляд Надежды, подмигивая уже спокойно улыбающейся женщине.
Внутренности Надежды поднялись вверх, кровь хлынула к голове, руки занемели от напряжения, она чувствовала тошноту, головокружение и страх открыть глаза. И ещё порывы холодного ветра, и странный гул вокруг себя, вибрирующий.
Но глаза она всё же открыла, встречаясь с огромным красно-оранжевым морем, которое растекалось по небосклону и надвигалось прямо на них, рассеиваясь по берегам синим, переходящим в бирюзу и голубой. Она летела прямо на рассвет. Внизу было не менее огромное зелёное море, отражающее первые, ещё холодные, лучи солнца. Она парила над огромной бескрайней землёй и своим страхом, оставив его далеко-далеко, на взлётной площадке, вместе с собственным криком и смехом инструктора. А потом время остановилось, рассвет, который длился, по Надиным ощущениям миг, растаял и уступил место дню… они парили, ловили ветер, который трепал, ударял и был против непрошенных гостей, а потом вдруг подставлял своё плечо под крыло дельтаплана и нёс мягко, не позволяя колыхнуться, показывая, что он не враг. Соперник, друг, участник приключения, показывающий жизнь с высоты птичьего полёта, но не враг.
Дважды Тони отдавал управление в руки Нади, что приводило её в восторг, и, наконец, шумно, но, к удивлению Надежды, мягко, они приземлились. Первое, что почувствовала женщина — тишина, потом тепло. И то, что она сидела на траве, а Тони снимал с неё шлем и интересовался:
— Все о’кей?
— О’кей, — отозвалась, Надя, в удивлении слыша свой голос.
Внизу, где была сейчас Надя, была мягкая, сочная и невысокая трава, яркие всполохи весенне-летних цветов и мягкий, невесомый ветер. Тони присел рядом, молча, видимо давая время своей подопечной. Оставить её одну он не мог.
В домике, куда зашла Надя, было немноголюдно, несколько инструкторов, спортсменов дельтапланеристов, мало кто говорил на английском, только некоторые инструкторы. Стоял огромный стол, кулеры с водой, пара кофе-машин и громко играла музыка. Ритмичные латиноамериканские мотивы создавали контраст с тишиной за стенами, после чашки горячего чая хотелось танцевать, прыгать, скакать на месте и вдоль помещения. Надежда не помнила, когда она ощущала подобный подъем в душе и ощущала ли когда-нибудь.