Звезды Эгера. Т. 1

Гардони Геза

Невольники ели паприкаш из баранины и тихо беседовали меж собой. Толковали о том, как бы освободиться от турок.

– Да никак, – сказал вдруг большеголовый крестьянин и, положив ложку, вытер губы рукавом рубахи. – Я-то знаю – я уже однажды помучился в рабстве. Десять лет жизни у меня пропало.

– И что же, вас домой отпустили?

– Какое там отпустили!

– Так как же вы освободились?

– Как? А так – задаром, без выкупа. Привезли меня раз в Белград, и оттуда я удрал – переплыл Дунай.

– Каково же в рабстве-то? –

спросил шестнадцатилетний парнишка со светлыми водянистыми глазами.

– Что ж, братец, нельзя сказать, чтобы там меня жареными цыплятами кормили.

– А вы у богатого служили? – спросил кто-то из-под телеги.

– У самого султана.

– У султана? Кем же вы служили у султана?

– Главным чистильщиком.

– Каким это главным чистильщиком? Что же вы у него чистили?

– Конюшню.

Невольники рассмеялись, потом снова понурились.

– А с женщинами как обращаются? – спросила черноволосая молодица.

Крестьянин пожал плечами.

– Тех, кто помоложе, замуж берут – становятся турецкими женами. Но больше всё служанками.

– А как обращаются с ними?

– Да с кем как!

– Зверствуют?

– Когда как.

– Бьют женщин? Правда, что они очень бьют женщин?

Священник встал.

– Стало быть, дорогу вы знаете?

– Лучше б я ее не знал!

Поставив ногу на ступицу колеса телеги, священник при отсветах костра пристально разглядывал широкое, гладкое кольцо кандалов, охватывающее щиколотку. На нем были выцарапаны значки. Это были записи какого-то невольника: страдания долгого пути, изложенные в двадцати словах.

Священник прочел:

– «От Нандорфехервара до Хизарлика один день. Потом Баратина…»

– Нет, – заметил крестьянин, – до Баратины пять привалов.

– Значит, эти пять крестов означают пять привалов. Стало быть, пять стоянок.

– «Затем следует Алопница…»

Крестьянин кивнул.

– «Потом Ниш…»

– Это уже Сербия, – вздохнул крестьянин, обняв свои колени. – Там растет этот… как его? Рысь, что ли…

– Рысь? – удивилась одна из женщин.

Крестьянин не ответил.

Священник продолжал рассматривать насечки на кандалах.

– «Потом следует Кури-Кемце…»

– Там много скорпионов.

– «Шаркёви…»

– Там три мельницы работают. Чтоб у них в запруде вода пересохла!

– «Цариброд…»

– Вот где меня исколошматили! Ртом и носом хлынула кровь. И голову рассекли.

– А за что? – спросили сразу несколько человек.

– За то, что я разбил кандалы на ногах. Вот за что!

– «Драгоман…» – читал священник.

– Это уже в Болгарии, – сказал крестьянин. – Оттуда мы приедем в Софию. А в Софии башен видимо-невидимо. Большой город!

Священник, послюнив палец, тер кандалы.

– «Иктыман…»

– Там девушка одна померла, бедняжка.

– «Капидервен…»

– Снегу там… Даже летом и то снег лежит на горах.

– «Позарки», что ли?

– Да, да, Позарки, чтоб они провалились!

В Позарках мы ночевали в овчарне, и крысы бегали по нашим головам.

– «Филиппе…»

– Это тоже город. Чтоб он сквозь землю провалился! Да только чтоб ночью, когда все в сборе и спят под кровом.

– «Каладан…»

– Там продали моего дружка. Чтоб их проказа изъела!

– «Узонкова…»

– Фруктовых садов там пропасть. Место хорошее. Одна женщина подарила нам в Узонкове две корзины яблок.

– «Харманлы…»

– Там один знатный турок купил Антала Давидку. А сперва меня торговал.

– «Мустафа-Паша-Кёпрю…»

– Там наведен огромный каменный мост. Чтоб ему треснуть пополам!

– «Адрианополь…»

– Большой вонючий город. Там водятся громадные твари – слуны.

Невольники удивились:

– С луны?

– Да вот, – ответил крестьянин, – живая скотина, этакая громадная, не меньше груженого воза, а то и больше. Голая, как буйвол. А нос у него не хуже хвоста у иной скотины. Как начнут его мухи кусать, так он носом спину себе чешет.

– «Чорлу…»

– Там мы увидим море!

Невольники вздохнули. Иные закрыли лицо руками, другие уставились в темноту глазами, полными слез.

5

Заговорил человек, пропахший порохом и со шрамом на лице.

– Земляки, – сказал он, понизив до шепота свой грубый голос, – освободите меня, и я всех вас отобью от турок.

Невольники взглянули на него. Говоривший искоса посмотрел на турок и продолжал еще тише:

– Я знатный человек. У меня два замка, дружина и деньги. Так вот, когда я буду сидеть вон там, возле пятой телеги, вы нарочно поднимите шум и затейте свару.

Крестьянин, уже побывавший в рабстве, пожал плечами:

– Изобьют нас, да и вас тоже.

– Как ваше имя, сударь? – спросил священник.

– Мое имя Раб, – нехотя ответил человек со шрамом на лице.

Он поднялся, проковылял несколько шагов по направлению к туркам, потом сел и, прищурившись, стал рассматривать людей, освещенных пламенем костра.

– Подумаешь, знатный человек! – махнул рукой один из невольников. – Цыган какой-нибудь, а может, и палач.

При слове «палач» Гергё вздрогнул и с ужасом уставился на незнакомца. Своим детским умом он понял так, что этот человек – цыганский палач.

– Эх, была бы у нас разрыв-трава! – вздохнул Гашпар – парень, которому кандалами натерло ногу. Он примостился возле самого колеса телеги.

Невольники сидели в печальном раздумье. Гашпар продолжал:

– От разрыв-травы любые кандалы спадают.

Янычары вдруг оживились и с радостными криками сгрудились вокруг одного бочонка. Они обнаружили в нем сладкое вино. Бочонок подкатили к костру, и турки, причмокивая, стали потягивать вино.

– Да здравствует Венгрия! – заорал Юмурджак и, подняв чару, показал ее невольникам. – Да здравствует Венгрия, чтоб турок мог пить до самой смерти!