Звезды — холодные игрушки. Дилогия
Шрифт:
– задумчиво произнесла Катти.
И я, спрятанный в теле Наставника Пера, вздрогнул, вспоминая стихи Ника.
Странные стихи о человеке, который всего-то хотел – войти в дверь, не зная, что за ней поджидает чужая память.
Но шар ему в голову вбил воспоминанья чтоНик-Ник-Никки… мальчик чужой, далекой Земли, такой похожей Земли… Нам суждено было встретиться – пусть ты был уже мертв в миг нашей встречи. И все-таки ты во мне, и ты еще немного жив. В отличие от Наставника Пера, после которого не останется ничего.
Ты будешь жив, пока живу я. И может быть, впервые в жизни будешь спокоен. Хоть недолго.
А Катти читала стихи дальше, легко, не напрягаясь, она помнила их наизусть, и я сжался, ибо знал, что она скажет дальше:
Мои воспоминания стали его я же не помню сейчас ничего а он побежал поплакать на могилку дедушки моего присяжного укротителя диких зверей который был может не лучшим но и не худшим из людей…– Он был хороший поэт, – сказал я. – Он был настоящий поэт, Катти.
– Я могу продолжить, – сказала Катти.
Я тоже это мог. И продолжил:
А память, из чего она состоит как она выглядит и какой потом обретает вид эта память…– Я не знала, что Никки читал вам эти стихи, Наставник Пер, – задумчиво и словно бы даже с неловкостью сказала Катти. – Он ведь написал их три месяца назад. Наставник, неужели вы знали, что Ник продолжал писать стихи? Наставник?
Я молчал. Мне нечего было сказать.
– Наставник Пер, вы очень хорошо их читали. – Катти не отрывала от меня взгляда, все более и более недоумевающего. – Почти как Никки. Как Никки.
Вот ты и попался, Петя Хрумов.
Есть такая штука, под названием душа, и ее подделать куда сложнее, чем форму лица или генотип.
– Воды… – попросил я, оседая на землю. – Катти, принеси воды. Мне… мне плохо. Воды!
Секунду растерянность и неясное подозрение боролись в ней с готовностью прийти на помощь. Потом Катти бросилась бежать к туннелю, ведущему в здание интерната.
А я, вскочив со всей прытью старческого тела, метнулся к транспортной кабине.
Все. Кончилась передышка. Началось бегство.
И все равно, Ник Ример, спасибо тебе за стихи!
Я ударил кулаком в ртутную жижу терминала.
Миг, пока управляющие системы Геометров, эти куцые электронные мозги, входили в контакт с моим разумом,
И потерял шанс передохнуть, отсидеться день-другой в теплом нутре интерната…
Пункт назначения?
– Наставник!
Я обернулся, встретившись взглядом с Катти. Она вернулась. Замерла как вкопанная на краю полянки, глядя на Пера, только что хватавшегося за сердце, а теперь – собирающегося улизнуть.
Слишком мало во мне от Наставника Пера! Только плоть.
Его душа была мне чужой.
И Катти почувствовала неладное.
Уточните пункт назначения!
Куда бежать? Где меня не догадаются искать в первую очередь? Где можно укрыться, спасая свою бесценную жизнь, свое дважды сменившееся тело…
Кабина?
Я даже не успел обрадоваться. Управляющая система прочла мои мысли и сочла их приказом. Здорово.
– Первая! – крикнул я.
Входите.
– Наставник! – закричала Катти, когда я нырнул в открывшуюся дверь. – Наставник?
Она бросилась к кабине, и я увидел ее лицо сквозь мутное стекло, почувствовал напряженный и уже понимающий взгляд. Потом снизу ударил голубой свет.
Бег.
Все, что мне осталось. Скрываться, прятаться, ускользать. Один человек – слишком мало, чтобы изменить мир.
Место прощания. Освободите кабину.
Я постоял секунду, прежде чем выйти. Сквозь стекло пробивался свет – неровный, мерцающий, багровый.
В какую преисподнюю привела меня транспортная кабина?
Шагнув в открывшуюся дверь, я замер.
Темно. Здесь ночь – и почему-то кажется, что она здесь всегда. Жарко. И этот жар – такой же вечный, как и тьма. Воздух тяжелый и душный, наполненный запахом пепла.
Тянул со спины слабый ветерок, но и он был горяч и вязок.
Кабина стояла на краю огромной каменной чаши. Вначале мне показалось, что это жерло вулкана – снизу, с полукилометровой глубины, шло темно-красное лавовое свечение. Но черный камень был вылизан до зеркального блеска, до той правильности, к которой никогда не снисходит природа, но которая так нравится Геометрам.
Узкий уступ, шедший по краю чаши, был буквально утыкан транспортными кабинками. Каждые сто шагов… каждые пятьдесят метров – цилиндр темного стекла, едва угадываемый по сиреневым отблескам. Но очень, очень редко и далеко друг от друга стояли на каменном бортике люди. Расплывчатые силуэты – тени красного огня, бушующего далеко внизу.
Как зачарованный я подошел к краю чаши. Никаких ограждений. Никаких световых указателей, силовых полей, бортиков, отделяющих каменный уступ от обрыва. Потрясающе. Геометры очень любят жизнь. Что может заставить их соорудить такое?
Чаша черного камня с колеблющимся на дне озером темно-красного пламени, дрожащий воздух – отсюда исходит в темное, даже звезд лишенное небо столб горячего воздуха.
Тишина – живая, высасывающая звуки, не просто отсутствие звука, а Тишина с большой буквы.