Звезды на дисплеях
Шрифт:
— Николай Васильевич Гоголь, "Ревизор", немая сцена, — констатировал капитан, повисая в проёме шлюза. — Я думаю, присутствующий здесь майор Стрижаков не откажет в любезности своему командиру и построит экипаж? — задушевно обратился капитан к остолбеневшему, как и прочие старшому.
— Становись! — заорал Стрижаков, и экипаж худо-бедно построился, прицепившись подошвами к полу из липучки.
Офицеры на правом фланге, а в середине и на левом — сержанты.
— Равняйсь, смирно! Господин...
— Отставить! Кто мне поведает, что
Дежурный лейтенант потупился и покраснел. Особенно ярко-красными были его оттопыренные, мальчишеские уши.
— Не можете — констатировал капитан. "Как ещё хорошо было бы прохаживаться вдоль строя, как это делал сержант-наставник! Но, в невесомости это почти невозможно!"
— Тогда, может быть вы, майор? — полковник глянул на Стрижакова.
— Виноват, господин полковник! — ответил майор и тоже потупился, как нашкодивший подросток.
— Виноватых бьют! Но, это будет попозже. Объясните мне, майор, что это тут за ледниковый период? — командир показал на две покрытые инеем картонные коробки, пристёгнутые к полу шлюза верёвками, чтобы не плавали в невесомости.
— Заказанное вами и доставленное на судно продовольственное довольствие, господин полковник!
— "Продовольственное довольствие", значит? Какая чудная рифма! Вы стихи не пишите случайно? А что, эти две коробочки на два месяца? Неужели меня обманули, майор? Я расписывался за шестнадцать позиций, где же ещё четырнадцать?
Майор не успел ничего ответить, поскольку открылся внутренний люк на корабль, и из него показались ещё двое милитаров, в рабочих комбезах и с мокрыми перчатками на руках, один держал моток верёвки. Тем самым красноречиво отвечая, куда делось остальное "продовольственное довольствие".
— Встать в строй! — кивнул им капитан. — Извините меня, господа военнослужащие, но мне хотелось бы узнать, дошёл ли до вас мой приказ покинуть судно? А? Господин майор?
— Так точно, господин полковник! — морщась с досады выдавил Стрижаков.
"Вот ведь пристал, пиджачино!" буквально было написано на его хмуром, волевом лице.
— Осмелюсь ли я спросить, почему мой ясный приказ не выполняется?
— Так ведь отменили тревогу!
— Разве? А мне всегда казалось, что приказ должен подтвердить непосредственный командир, то есть я. И если сегодня с утра не принята ещё новая редакция устава, то так оно и есть. Дал ли я такое подтверждение? Или напротив, приказал на судне не появляться?
— Так точно!
— Так точно, что?
— Приказали!
— А вы?
— Виноват...
— Не выйдет из вас и поэта, майор! Слишком беден словарный запас. Каждое второе слово — "виноват". Кроме одной рифмы, никаких находок! Скажите же мне господа офицера`, не будет ли справедливым мне отправить вас всех строем на гауптвахту за невыполнение приказа? Не гарантирую, что там вы узнаете, как пахнут антипротоны, но другие запахи, о которых с таким знанием
Майор подал голос:
— Разрешите обратиться, господин полковник?
— Не разрешаю! Слушайте приказ: напрячь мозги всем, у кого они имеются и вспомнить, что ещё, кроме этих шестнадцати коробок вносили на судно с момента прибытия. Начиная с размера в один кубический дециметр. Сколько это, лейтенант? — капитан обратил последний вопрос к имевшему сегодня несчастье дежурить.
Тот мрачно и безмолвно показал руками что-то размером с небольшой чемодан.
— Неправильно. Кубический дециметр, в более привычных для вас мерах — это литр. То есть примерно столько, сколько мозгов помещается в обычной лейтенантской голове. Обычно, этого количества почти хватает, чтобы, выучив устав, исправно нести военную службу. Но, конечно, нужно использовать весь этот объём, по крайней мере, стараться.
Итак, вспоминаем, что было внесено на судно. Размером больше литровой бутылки. Сами бутылки можете не вспоминать, они меня сейчас не интересуют. Вы и вы — капитан обратился к одетым в рабочее — аккуратно вскрывайте для начала эти коробки. Если не найдём здесь, придётся вскрывать всё ранее перетащенное. Остальные вспоминают то, что я приказал. Те, кому трудно думать об этом постоянно, в перерывах думают над своим поведением в свете соответствующих положениях устава.
Капитану уже можно было не торопиться. "Это" было тут. И "оно" пока не представляло опасности. Нет, не в верхней коробке, с которой начали потрошение, а в нижней, криво заклеенной скотчем. В очередной раз возблагодарил капитан бога, или кто там за него, поскольку в бога он не верил, за то, что три десятилетия назад подобрал он на древней Базе медальон репторов и не побрезговал, повесил его на грудь.
И в самые ответственные моменты жизни просыпалось в нём инициированное этим непонятным артефактом "чувство", помогая порой избежать трагической ошибки.
Ага, уже вторую коробку открыли. Отковыривают слои мёрзлых брикетов, овощей, что ли? Или окорочков? СЕЙЧАС...
— Капитан! Тут какой-то свёрток!
— Да что вы говорите? Свёрток? Может быть, это кошачий корм для Маркиза сюда по ошибке положили? Отдохните, сержант, пускай его дежурный развернёт и понюхает. Он лучше всех знает, как пахнут антипротоны. Положимся на его вердикт. Ну, что же вы, лейтенант?
Лейтенант, уже не красный, а белый, как простыня, неловко покачиваясь, подошёл с характерным хрустом липучек и принял из рук сержанта свёрток. Руки его дрожали. Заиндевелый свёрток выскальзывал. Остальные машинально отпрянули.
— Достаточно! Передайте это мне. Не хватает ещё, что вы мне тут сомлеете! — Капитан взял свёрток и небрежно ободрал бумагу.
Обычный чемоданчик, только металлический. Раньше такие, неведомо почему, называли "дипломат", а сейчас... что-то в голову нейдёт, "балетка", что ли?