Звезды на приеме у психолога. Психоанализ знаменитых личностей

Гарифуллин Рамиль Рамзиевич

(По-видимому, трогание бороды моим пациентом не является неврозом навязчивых движений.)

— Всё-таки вы сами для себя оптимальный субъект и поэтому проблем-то нет?

— Да не то, что у меня нет. Конечно проблемы есть и я себя так не оцениваю, а то получается гибрид человека с собакой. Сам себе лучший друг. Есть вечная недовольность собой.

— Вы можете кому-нибудь поплакаться?

— Нет. Вот этого у меня нет. Я никому никогда не плачусь.

— Хочется выразиться, выговориться, но я это держу в себе и этого

никогда не делаю, да?

— Да. Я думаю, мои проблемы не настолько серьёзны, чтобы выражать, исповедоваться кому-то. Особенно так крупно не грешим.

— Тогда я по-другому поставлю вопрос. Какие чувства у вас вызывал основатель телевикторины «Что? Где? Когда?» Владимир Ворошилов?

— Чувства просто разнообразные, огромная гамма чувств. Это был гений, который у всех вызывал восхищение. Таких людей мало и общение с таким человеком — это просто радость для всех! А какие-то нюансы, когда ближе познакомились, как-то сошлись, уже вот устраивали какие-то беседы, просто сидели, что-то обсуждали. Очень интересно, потому, что люди такого масштаба, они всегда что-то предлагают необычное.

— Во время передачи существовала большая дистанция между Владимиром Ворошиловым и знатоками. Он звучал как некий недосягаемый «голос Бога». А по жизни эта дистанция была?

— По жизни… Если честно… была. И не могла не быть. Дело в том, что как бы небольшая близость между тем, кто вопросы задаёт, и, на них отвечает, она опасна тем, что хочется этим людям как-то помочь, подыграть им, да? Поэтому он дистанцию всегда держал. Всегда. И даже демонстративно говорил, что, дескать, я не помню, как вас зовут. Ну, кроме меня, друзей и там несколько человек, которых он выделял из общей массы и доставлял своего общения в полном размере. Мы могли там сидеть у него дома, мы могли в кафе посидеть общаться на нетелевизионные темы и дела. Просто интересно говорить с человеком, хотя мы были из разных миров.

(Мой пациент, выражает лишь позитивные чувства, которые вызывал в нём Владимир Ворошилов. То есть разнообразность о которой он упомянул выше я не почувствовал.)

— Может быть Владимир Ворошилов вызывал у вас противоречивые и смешанные чувства?

— Был иногда страх и стыд. Такого человека не хотелось подводить. И когда мы иногда в ответ какую-нибудь глупость говорили, то это был позор. Помню, на 25-летие передачи Ворошилов запустил перед всеми старые плёнки двадцатилетней давности. На одной плёнке был известный знаток — архитектор Никита Шангин. Он там неправильно ответил. Он выскочил из зала чуть ли не со слезами.

(И всё-таки мой пациент не выразил противоречивых чувств в отношении Ворошилова, которые я почувствовал при восприятии моего пациента. Они проявятся позднее при анализе сновидений. См. ниже.)

— Когда началась рыночная реформа, то Владимир Ворошилов стал господином Ворошиловым, и, к творческой власти прибавилась власть финансовая. Помню, как Друзь выразил недовольство по поводу звучания блатной песенки Шуфутинского, которая начала было сопровождать движение волчка. Ворошилов прислушался к Друзю, и эту песенку убрали сразу, хотя это стоило немалых денег.

— Ворошилов

раскрутил многих звёзд. И Шуфутинского… Я помню, как он весь дрожал, нервничал и боялся. Ведь прямой эфир.

— И всё-таки, возвращаюсь к пропасти между вами и Ворошиловым в рыночных условиях… Она увеличилась?

— Значит, я скажу… Нашего восхищения и уважения, преклонения даже я бы сказал перед Ворошиловым ему хватало и без всяких финансовых зависимостей. Он всё равно был выше. Играл он в какие-нибудь финансовые игры? Не играл? Нас это по-хорошему никак не волновало. Лично меня волновало.

(«Нас не волновало» то есть группу знатоков не волновало, но отдельно его волновало. Или это противоречивое суждение?)

Я считаю, что, я может не прав, я с ним спорил. Мы с ним были достаточно близки просто по-человечески.

(По-видимому, одновременно близки и далеки. Причём по разным аспектам отношений: финансовым, возрастным и т. п. Это психологическая подвешенность, вызванная противоречивостью, неопределённостью, непредсказуемостью, зависимостью отношений между моим пациентом и Ворошиловым и была, вероятно, основой того, что Ворошилов был «богом», «гением», «ведомым голосом» для моего пациента и уже потом реальным гением, Богом телевидения, о котором знают все телезрители, в том числе и я.)

Я с ним спорил до хрипоты о том, что деньги на столе вообще не должны были лежать. Там был такой момент, и, я думаю телевикторина «Что? Где? Когда?» очень много потеряла, несколько лет, когда деньги на столе лежали. Я категорически отказался садиться за тот стол, где будут лежать деньги. Потому, наверное, я десять лет отсутствовал. Там полностью.

(Известно, что когда психологические отношения переходят в финансовые начинаются проблемы.)

— Нужно было выдержать мудрость в вопросе финансовых и психологических отношений, не так ли?

— Конечно! Лучший способ испортить отношения с другом — дай ему в долг. И тут, видимо, тоже самое, я как-то вот, чтобы в эти финансовые разборки не влезать, я просто отстранился. Дружеских отношении мы не прекращали. Мы общались, даже несколько раз ездили отдыхать. Вот пока там деньги были, меня там не было. Я думаю, что я ничего не потерял. А телевикторина… он гений, ему было видней.

(Мой пациент на протяжении всего сеанса так часто произносил слово «гений», что так и не раскрыл на конкретных примерах в чём заключалась эта гениальность. Очевидно, что не в концепции телевикторины, которые уже были тогда популярны на западных телеканалах.)

— Владимир Ворошилов приходил во снах?

— Вот один раз был сон. Я даже не помню, почему-то я проснулся и думал очень долго над тем, что бы это значило. Мне один раз приснилось, что Ворошилов летает над нами, над знатоками по комнате, где происходит обсуждение, и я даже от страха проснулся, потому что боялся, что он упадет. Так до конца и не досмотрел, чем это кончилось.

(Мой пациент не дал разрешиться этому сну. Он не захотел разрешения этого сна. Почему?)