Звезды Тянь-Шань
Шрифт:
Дедушка предложил передохнуть. Он тоже слышал наш разговор, я спустился к леднику, напрессовал руками снег и стал его с наслаждением сосать. Свежесть талого снега насыщала тело. Дун и дедушка сделали то же самое, так как родника поблизости не было. Насытившись талой водой, мы выбрались на мягкий пригорок и расположились под раскидистой елью. Синий шелк неба гармонично сливался с сединой Тянь-Шаньской ели. Величавые снега гор вошли в полуденную медитацию. Воздух словно остановился, а дуновение ветерка не принималось в расчет в море этого остановившегося часа созерцания.
— У меня был другой подход к магии, — сказал дедушка. — Я думал,
— Врожденные свойства являются предпосылкой, спора нет, — ответил я, — но представим себе яркий врожденный талант музыканта, руки которого никогда не коснутся музыкального инструмента. Впрочем, даже теперь я говорю не то. Нет магии без Чи. Вопрос будет только в том: если это будет управляемым и осознанным, то это не магия, а если это от яркого желания, но стихийно, тогда нужно силовое в энергетическом смысле и послушное желаниям тело. Я предпочитаю осознание.
— А мне показалось, что у тебя врожденного больше, чем приобретенного в знании, — заметил дедушка. — Вот у меня был непрестанный труд и нескончаемый поиск.
— Я рад тому, — засмеялся я, — значит искать буду и еще лет двести.
Отдохнув, мы пошли дальше. Когда Дун хотел задать очередной вопрос, я ему сказал:
— Иди в ритм. Так ты скорее приобретешь, чем через ум. На вдох тяни себя в длину и, чуть придержав, выбрасывай себя в бесконечное ТОО. Выдох — это ХУМ. Но, чтобы поддержать себя во внешнем мире, то есть не устать быстро, выдыхай коротко на звук ХЭ. Звучание должно быть не голосом, а воздухом.
Солнце вошло в туманную пелену заката, когда мы подходили к горному поселению. В отличие от того селения, оно располагалось на скалах и таинственные огоньки уличных печек светились вразброс по склону горы. Залаяли собаки, но дедушка шел уверенно и вскоре мы подошли к высокой каменной стене. Ворота были такие же высокие и массивные, словно здесь собирались выдерживать осаду.
«Традиция, наверное», — подумал я.
Нам открыл боковую дверку мужчина в черной накидке и, не говоря ни слова, предложил следовать за ним. Все постройки здесь были из камня. Мужчина провел нас внутрь каменных строений и по извилистому проулку привел в небольшую комнату. Комната была из камня, но чисто выбелена.
«Уж не в пещере ли мы?» — осматривал я тяжеловесные стены и потолок.
— Да, мы в пещере, — сказал мне дедушка. — Здесь многие комнаты в пещерах. Эта — обитель мудрейших. Они — хранители знаний. У вас есть библиотеки, а у нас знания хранят живые носители. От этого и знание живое. Можно считать, что здесь каждый человек это ни книга, а наука. Мудрость здесь исчисляется ни умом, а владением. Поэтому я и привел тебя сюда. Не знаю, что побудило старцев нашего Совета, но ты будешь первым из европейцев, который прибыл сюда. О нас здесь уже знают.
«Как? Откуда они узнали?» — чуть было не спросил я, но сдержался и в голове чуть промелькнуло: «Разберемся».
Нам принесли чай с пенкой, снятой с кипяченого молока и просяные лепешки. Тот же самый мужчина немножко постоял и ушел куда-то. Вернулся он со сливочным маслом, аккуратно положенным на деревянную тарелку. Он ушел. Лепешки были еще горячими и я подумал, что их испекли специально для нас. Масло таяло на лепешках, придавая им особый аромат.
— Вкусно, — сказал Дун.
— Здесь все вкусное, — многозначительно ответил дедушка.
В углу было постлано на небольшом возвышении из камня.
Я вышел на улицу. Горная луна повисла над долиной. Ее бледный свет заливал тайной горы и освещал небо. Звезды прорывались сквозь ее свет. Я усмехнулся:
«Когда заходит солнце, то тысячи звезд освобождаются из-под солнца. Каждая из них — солнце. Но вот появляется луна с ее холодным отражением и солнце освещает землю тусклым светом. А звезды еще пытаются мерцать своим величием.»
Горное, залитое лунным светом, селение готовилось ко сну. По-видимому, здесь ложились рано и поднимались тоже рано. Электричества здесь не было. Да и к чему оно там, где владение величайшими знаниями было непосредственным. Я долго любовался луной и таинственными стенами этого святилища. Уже собаки лаяли редко и вразбежку, так, на всякий случай, а я все сидел в созерцании мира и своеобразия гор. Что ум?! Трудно даже изобразить и страшно сопоставлять такие восприятия сознания. Ум сухой и ничтожный. Кажется, что здесь, в этих восприятиях вложено потрясающее значимое и бесконечное. Кажется, что стоит только нырнуть туда, в эти тайны и необъятные сущности, как сразу там потеряешься и утонешь навсегда. И все-таки сладостен этот бесконечный миф.
В комнату я вернулся наполненный лунным таинством и радостным ощущением чего-то необычного, многообещающего и праздничного. Огромное доверие охватило меня. Такое доверие бывает только у ребенка в объятиях матери. Дун уже спал. Я лег рядом и отпустил тело. Оно послушно исчезло и я завис в пространстве.
Теперь я мог воспринимать этот храм сверху, а точнее из внешнего мира. К моему удивлению я увидел домики за пределами каменной ограды. Сбоку в маленькой долине сверкала лунными отблесками речка, а за селением на горных террасах располагались сады и огороды. Вдалеке было маленькое пастбище на ровном мягком лугу. Там тоже стояла каменная избушка и в ней еще светился огонек. Повернувшись в бесконечный лунный простор, я вернулся назад в тело и заснул крепким, радостным сном.
— Здесь не говорят по-русски, — сказал дедушка, но помехи не будет. — Они сами почти не используют язык. Просветленные разговаривают только с селянами, теми, которые живут за оградой. Между собою они общаются на языке сущности. Трудно сказать почему, но они знали о том, что ты пришел в горы. Они знали, что мы придем сюда.
«Мудрость небольшая, но достойная, — подумал я. — Если они тренированы, то ощущают изменения в энергоинформационном поле своего сознания. А я там копошусь изрядно. Не заметить меня было бы просто удивительно. Впрочем, поживем — увидим. Эдика не хватает. Он бы сказал: „Небольшая кучка людей примостилась в горах и не без заинтересованности морочит людям головы. Правда, молчать — это уже большая заслуга, но зато выглядит молчание таинственно и мудро до тех пор, пока рот не откроют.“