Звезды у миров общие

Шмигалев Николай

Старик «Рю» или тот, кто скрывался под личиной старца, говоря так, не празднословил, перепив рисовой водки. Этот «пьяный мастер» прекрасно знал чего стоит юноша и во сколько раз «дороже» он станет, когда закончит обучение. У Рюэдзина было не только отменное чутье, но и огромный жизненный опыт.

Никто точно не знал, сколько сансэю минуло лет, но старики говорили, что еще, будучи сопливыми мальчуганами, встречали извечного бродягу Рюэдзина – уже такого же с виду старого, как и нынче – на своем жизненном пути. Про него в Стране Первого Луча ходило много всяких легенд и историй, но также как никто точно не знал его возраста, так и никто толком не знал кем он был на самом деле и откуда явился в их дивный гористый край тысячи островов, где по весне на склонах гор расцветали восхитительные скромницы сакуры. Все обитатели островов давно уже считали старца неотъемлемой частью своей жизни.

Когда Рюэдзин

появлялся ранним утром в какой-нибудь деревне, то вокруг него сразу собиралась толпа возбужденных сельчан. Люди считали доброй приметой появление «вечного странника» в их краях. Они искренне верили, что внешне неприметный старик, постигший тайны мира, управляет стихиями, или, по крайней мере, «договаривается» с ними, тем самым обуздывая разрушительные ураганы, отводя от селений разорительные грады, поворачивая вспять налетающие с океана шторма. Но не только поэтому старого «Рю» повсюду встречали лучше, чем высокородных наместников императора, как минимум, с большей теплотой и искренней радостью. Его приход сулил добрый урожай или хороший улов (в зависимости от того в какой местности он появлялся). Однако гостившего в местечке старца стремились не только хорошо угостить, несмотря на то, что он практически ничего не ел, а из напитков предпочитал лишь рисовую водку, но и приносили к нему для благословения своих грудных детей. Некоторые из родителей втайне надеялись, что приходу сансэя деревня обязана именно появлением на свет именно их ребенка, так как люди поговаривали, что мудрый Рюэдзин подыскивает себе достойных учеников. А люди зря болтать не будут.

Несмотря на свой бедный наряд, Рюэдзин был вхож и в дома знати, и даже в Ютимикидо – роскошный императорский дворец. Стражники-наблюдатели узрев согбенную фигуру старца еще на дальних подступах к дворцу, докладывали об этом своим начальникам. Те, в свою очередь, рапортовали ближнему окружению и уже через несколько минут после появления Рюэдзина в окрестностях дворца, об этом узнавал сам император. И вне зависимости от того чем Солнцеподобный в это время занимался – принимал судьбоносные для страны решения, отдыхал или проводил военный совет – он бросал все дела и лично встречал бродячего старца в Бамбуковом зале – специальных покоях для встречи почетных гостей. А если Рюэдзин соглашался отдохнуть с дороги, то в его распоряжение всегда была подготовлена Комната Соснового Ветра. Обидеть невниманием старца даже для императора было непозволительной глупостью. Попробуй потом объясни верноподданным, почему из-за чванливости одного «богоподобного» на всей тысяче островов не уродился рис, а рыба ушла от берегов в пучины великого океана.

Однажды старик Рю появился в императорском дворце ну совсем не вовремя – там как раз проходили празднества по случаю рождения очередного, пятого, сына императора. Конечно, интриги не получится, ибо вы уже наверняка догадались, что мудрец объявился там не просто так, а именно по душу новорожденного, причем в самый разгар торжества. А может и сам император Кюрюява, встречавший его с кислой миной на упитанном лице, натолкнул на эти мысли ироничного и проницательного старца. Гадать не будем, но именно пятого сына императора, которому даже имени еще не выбрали, Рюэдзин возжелал видеть своим учеником.

Старец прямо так и сказал, остановившись посреди Зала Весенней Росы и ткнув пальцем на золотую люльку с младенцем, стоявшую на постаменте:

– Я забираю этого мальца в свои ученики!

Эти пять слов, местоимение и предлог, произнесенные тихим голосом, прогремели в ушах собравшихся громовыми раскатами. Все будто онемели, а особо впечатлительные словно окаменели. И даже после того как до жены императора Кюрюявы дошло сказанное и она упала в обморок, никто не произнес ни слова и не шелохнулся. Все ожидали, что скажет сам Солнцеподобный.

Император же, застигнутый врасплох заявлением гостя, лихорадочно обдумывал сложившуюся ситуацию. Больше всего ему хотелось отдать приказ вытолкать старика взашей, но и больше всего Кюрюява боялся, что с его губ слетят слова именно этого приказа. Вдруг старец расправится с императорской охраной с такой же легкостью, как с теми тридцатью тремя разбойниками на горной тропе – одним мизинцем левой руки – если люди не врали. С другой стороны, даже если и получится выгнать обнаглевшего донельзя Рюэдзина, позарившегося на наследника, кто поручится, что через час по стране не прокатится пара-тройка цунами или того хуже – не проснется священный спящий вулкан Эйдзиману. С третьей стороны, простой народ, да и некоторые сегуны и самураи, искренне считали, что отдать своего сына в ученики Рюэдзину это великая милость небес и тот род (а в его случае династия) будет находиться под прямым покровительством богов, что лишний раз (а

в таком деле лишних разов не бывает) докажет его императорскую божественность. Ну и с четвертой же стороны, его пятому сыну вообще ничего не светило в будущем, так как по традициям императорского дома, тянущимся из глубокой древности, только первые четверо сыновей императора могли считаться принцами крови, и при любом раскладе только им полагалось отдельное княжество и другие блага. Начиная же с пятого отпрыска, пускай и законнорожденного, ничего особенного не полагалось, и чтобы не вносить распри между наследниками, пятого и остальных детей императорской династии еще в юном возрасте обычно отдавали в монастыри, где принцы-монахи изучали духовные практики. Так что, как ни крути, а со всех четырех стороны выходило одно – императору было выгодно отдать пятого сына, пускай еще совсем младенца, мудрому Рюэдзину. По крайней мере, даже если из этого угукающего карапуза ничего путного не выйдет, слухи о произошедшем еще больше усилят авторитет императора среди верноподданных.

– Сочту за честь, великий сансей! – выдавил из себя Кюрюява и все присутствующие облегченно выдохнули.

Придворные и приглашенные сановники не меньше императора боялись, что тот отдаст опрометчивый приказ. Но к всеобщему удовольствию все обошлось.

– Благодарю!

Старый Рюэдзин по-дружески похлопал Солнцеподобного по плечу.

– Запомните, я нарекаю его Карюино! – провозгласил присутствующим Рюэдзин и пока не опомнился император, взял люльку с младенцем и был таков. Только лепестки сакуры, опавшие с деревьев подле входа во дворец, взметнулись, потревоженные полами старческой хламиды.

Когда императрица пришла в себя ни старика, ни сыночка во дворце уже не было.

Так Карюино стал учеником сансея Рю.

Мудрец имел на Карюино большие виды, и надеялся, что парень со временем достигнет уровня аватара – воплощения высших сил в смертном существе, способного вести разговор со стихиями практически на равных, а при необходимости прибегать к их помощи. Для этого у него были все предпосылки, а главное мудрый наставник, считал учитель. Рюэдзин долгие годы натаскивал своего воспитанника, как говорится от простейшего (с правильности постановки ног при его первых шагах и правописания семи тысяч иероглифов) к сложному (аналитической геометрии небесных тел и психофилософии высших сил). Однако непреклонные планиды выбрали ученику Рюэдзина иную стезю. Карюино только начал знакомиться с древним первоязыком стихий, чтобы в последующем общаться с ними, как в один из дней обучения его внимание привлек свет необыкновенной звезды. Самым необычным было то, что звезду он увидел в яркий солнечный полдень, когда обычно даже близкая луна не просматривается на небосклоне.

Карюино сказал об этом своему учителю и тот понял, что обучение его воспитанника на этом закончено. Тому следовало отправляться на зов звезды, которая выбрала именно его. Так «аватар»-недоучка отправился в путь.

***

Сэр Рогбир и Эйсфо томительно ожидали аудиенции около королевских апартаментов, так как в настоящее время Арлинг Великодушный принимал посольство Абувалийского эмирата. Достопочтенный эмир Абувалии, Юсахнаф ибль Фалдури прислал свою «правую руку», верного фезира Белярбека, просить руки дочери короля. Наслышанный о красоте юной принцессы Марэны щедрый эмир не скупился на богатые подарки для своего будущего – хм! – тестя и будущей, как он надеялся, очередной жены, которая должны была засиять еще одним драгоценным камнем в его небольшом по восточным меркам, но самом исключительном гареме.

Дело в том, что эмир Юсанхаф, естественно не от большого ума искренне относил себя, как и многие другие самовлюбленные правители, к посланникам богов на земле и считал, что в его гареме простым смертным наложницам не место. Поэтому места в гареме всемогущего эмира доставались исключительно юным княжнам, царевнам, принцессам, инфантам, дюкессам и тому подобным дамам из сливок самого высшего общества. Конечно, далеко не все правители были в восторге от того, что их кровиночки, их дочери, племянницы или кузины приглянулись эмиру настолько, что от него через послов с богатыми дарами незамедлительно следовало предложение руки и сердца. Однако достоверно зная о грозной бесчисленной армии эмира и не менее страшной армаде кораблей, которые, казалось, только и ждали, когда перст Юсанхафа укажет на оскорбителя, любезные короли, цари и падишахи не могли отказать эмиру. Тем более, что и подарки потенциального «зятя» были весьма и весьма многоценными, и какое-никакое родство с эмиром давало свои плюсы. А тот факт, что еще меньше потенциальных «невест» желало становиться «…надцатой» или «…цать пятой» женой пускай и одного из самых могущественных монархов мира, так это вообще мало кого волновало.