Звон уздечки на закате

Канович Григорий Семенович

Еще рассвет не забрезжил, как запели петухи.

Господи, неужели так будет каждое утро - петушиное кукареканье, верещание аистов, теплая от снов подушка, желтая, как водяная лилия на поверхности озера, яичница на столе, яблоневая пурга за окном?

Но в полдень пришел хмурый хозяин, отозвал в сторонку Пинхаса и что-то прошептал ему на ухо...

– Хорошо, - сказал балагула.

Между тем ничего хорошего возница от него не услышал. Оказывается, в окрестностях Обеляй высадился десант - соседи,

латыши-айзсарги, переодетые в форму энкаведистов, собираются выловить и перестрелять всех отступающих в одиночку красноармейцев, а с ними заодно и евреев.

– Но тут же Литва, - сказал сапожник Велвл.

– Сейчас ни Литвы, ни Латвии нет, ни Польши...
– отрубил Пинхас.

– Но тут так тихо, - нетвёрдо возразил отец.

– На кладбище тоже тихо, - пробасил Пинхас.
– Но там никто не живет.

– Куда же нам податься?
– сдался отец.

– От Двинска недалеко и до России. Только там никто нас не тронет.

– А вы уверены? Было время, евреи оттуда бежали в Америку, - усомнился сапожник Велвл.

– Уверен, не уверен...
– бросил Пинхас и вышел во двор.

Он запряг лошадь, потрепал ее за холку, наклонил к себе широкое, как лопух, ухо и что-то тихо и доверительно пробормотал. Может, благодарил гнедую, может, просил прощения за то, что досталась она не пахарю и не жнецу, а такому завзятому бродяге и беспризорнику, как он.

До Двинска было не близко, и Пинхас, желая сократить расстояние, решил двигаться не по большаку, а напрямик, по просёлкам, переправиться на пароме через реку и выйти к латышской границе.

– На пароме?..
– насторожился отец, не очень-то и суше доверявший.
– А если паром не ходит?

– А если река высохла?
– передразнил его возница.
– В худшем случае вернёмся на большак. Но уж если повезет, то наша пешка пройдет в дамки.

– Мы с Эсфирью, пожалуй, останемся тут, - вдруг объявил Велвл.
– Будь что будет... Я уже ни во что не верю. Стоит ли мотаться из страны в страну, чтобы сгнить где-нибудь на обочине. Сил больше нет.

– Велвл!
– напустилась на него мама.
– Ты как хочешь. Но Эсфирь и Мендель поедут с нами.

– Сил больше нет, - повторил тот и заплакал.

– Сейчас же прекрати! Мужчина ты или не мужчина? Чему детей учишь?
– озлился и мой отец.

Обеляй мы покинули заполночь.

– Только бы не напороться на высадившихся латышей, только бы не напороться...
– повторял Пинхас.

Время от времени он подкармливал гнедую, давал ей передышку, слезал с воза, закуривал и, окутанный махорочным дымом, молился, пытаясь заручиться защитой некурящего, милосердного Господа от айзсаргов. Но поскольку ни Всевышний, ни он сам толком не понимали, что такое айзсарги, Пинхас ограничивался самыми обиходными словами:

–

Господи, защити нас от всех сволочей, от любой мрази - литовской, латышской и русской. Не дай погибнуть сынам и дщерям Израиля. Ты слышишь меня, Господи? Ведь в такой тишине и глухой слышит...

На исходе вторых суток нашего странствия в низине сверкнула незнакомая река.

Еще издали Пинхас увидел натянутый над водой канат и небольшой, сколоченный из сосновых досок паромик с сигнальным колокольчиком под крохотным железным куполом, смахивающим на шляпку лесного боярина - боровика.

К паромику сверху, с осыпавшегося утеса, вел выстланный валежником - видно, на случай дождя - пустой проселок.

Колокольчик молчал. Не видно было и паромщика.

Телега съехала вниз. Пригорюнившийся Пинхас огляделся, в сердцах сплюнул, но тут же взял себя в руки и что есть мочи закричал:

– Эй, кто-нибудь!

– Эй!
– возопила тишина.
– Э-э-эй!

И вдруг из кустов вылез какой-то верзила с распатланными рыжими волосами.

– Чего орешь?
– широко зевнул он.

– Ты паромщик?
– Пинхас подождал, пока он власть назевается.

– Я, - промолвил тот, не переставая зевать.

– Перевезешь на другой берег?

– Заплатишь - перевезу, - выкатилось у паромщика сквозь неодолимую зевоту.
– Гони золото!

– Откуда я тебе его возьму.

– Еврей без золота - не еврей.
– Верзила прикрыл ладонью рот, как булькающий чайник крышкой, и, подбирая штанины, зашагал к кустам.

– Постой!
– закричал сапожник Велвл и стал сдирать с пальца обручальное кольцо.

– Только с одним условием - колечко наперед.

– Ладно, - выдавил сапожник.

– Что ты делаешь?!
– ужаснулась мама.

Телега вкатила на настил; устав от дурашливых попыток надеть хотя бы на один из пяти своих корявых пальцев кольцо Велвла, верзила сунул его в карман штанов, дернул за проволоку сигнальный колокольчик, ржаво затренькавший в тишине, и паром со скрипом тронулся с места.

Когда паромщик вырулил на стремнину, в небе появился немецкий истребитель.

– Прямо на нас летит, - сказал отец и глянул вверх.

Не успел он от него отвести взгляд, как небо брызнуло пулями.

Самолёт то снижался, то взмывал ввысь. Казалось, пилот затеял с нами дьявольскую, доставлявшую ему удовольствие игру - он метил не в пассажиров, не в гнедую Пинхаса, а в натянутый над рекой канат, стараясь его перерезать и насладиться тем, как паром, подхваченный течением, начнёт относить вниз по реке; пули чиркали по настилу, по воде, по бокам парома, но лётчик не унимался.

Накрытые родительскими телами, мы с Менделем лежали под телегой, боясь пошевелиться.