Звоночек 3
Шрифт:
– Товарищ Любимов, а почему вы не займётесь этой работой обычным порядком?
– Сталин расслабленно положил ладони на стол перед собой.
– Почему не откроете кредит? Вы так уверены в успехе, что вам нечего опасаться, что государство вам его спишет. Зачем надо отрывать руководителей партии и правительства от серьёзной работы?
– Затем, товарищ Сталин, - мне стало казаться, что разговор пошёл по кругу и я начал раздражаться.
– затем, что частной инициативой здесь ничего не решить. Затем, что вопрос не решается "по частям". Нельзя разведать урановые месторождения и уже на этом этапе получить практическую выгоду, оправдывающую расходы. Нельзя разработать технологию добычи урана и его обогащения и остановиться на этом. И так во всём. Вплоть до конструкции энергетического реактора и бомбы. Вопрос решается только в целом, требует огромных вложений времени, труда и материальных средств, работы специалистов разного профиля. А окупаться затраты начнут лет через тридцать, когда, может, уже ни меня и ни вас не будет. Легко представить такую ситуацию, что, беря кредиты под атомный проект, я, двигая дело в одиночку, буду только тратить, а выгоду получат уже наши дети. Масштабы дела и личности отдельного человека несопоставимы.
– И вы хотите, чтобы партия взяла всё это на себя?
– задал очевидный вопрос Берия.
– А вы будете только
– Мне не доверяете, возьмитесь и сделайте сами! Поручите другому человеку. Курчатову например. Так будет даже лучше. Бомбу уже лет через десять создать можно и она одна уже всё оправдает, хоть и не принесёт никакой прибыли! Как ввязываться в войны на другом конце Европы, так партии ни средств, ни людей не жаль!
– я взбесился и ляпнул лишнее. До сих пор, я мог отыграть назад, слово Ворошилова против моего, но теперь все мосты были сожжены. Мне показалось, что слышу, как в установившейся мёртвой тишине, сам по себе, почему-то мелодично звенит графин на серебряном подносе, а стаканы на столе вторят ему более тонким голосом.
– Вот! Что я говорил!
– маршал, облегчённо улыбаясь, что в данной ситуации выглядело глуповато, показал в мою сторону обеими руками.
– Поясните, - почти одновременно с ним сухо сказал Сталин. Деваться было некуда, впрочем, я и сам хотел увязать испанский вопрос с атомным, но, конечно, немного другим, более мягким способом. Теперь же волей-неволей приходилось вступать в конфронтацию.
– Партия большевиков осудила Троцкого, стоявшего на позиции "экспорта революции", и провозгласила курс на построение коммунизма в отдельно взятой стране. Под руководством партии первое в мире государство рабочих и крестьян укрепилось, на практике подтверждая верность выбранного пути. Но что мы видим сейчас? Под лозунгом поддержки левых сил в Испании мы посылаем, причём нелегально, вопреки подписанным нами международным соглашениям о невмешательстве и нейтралитете, оружие и бойцов. Что это, как не отголоски троцкизма? Партия действует как партия нелегалов-революционеров, или всё-таки представляет СССР? Мы строим коммунизм в отдельно взятой Советской России или используем, вопреки провозглашённому курсу, ресурсы Союза для разжигания революции в Испании? Почему этот, с позволения сказать, праздник, за наш счёт? Почему вопреки международному договору, что ставит СССР в политически и морально невыгодную позицию? И ради кого? Испания - буржуазная республика! Разве правильно ставить трудящихся единственного, уникального СССР под удар ради буржуев?
– Семён, ты устраиваешь бурю в стакане воды, - с укоризной, перейдя с "партийного" титулования на доверительный тон, ответил Киров.
– Мы всего лишь хотим не допустить к власти в Испании фашистов, что может осложнить положение Франции, с которой надеемся заключить оборонительный военный союз. Дожать Париж осталось совсем немного. Вот на параде 7-го ноября покажем наши новейшие танки, пушки, самолёты, продемонстрируем ещё раз военную мощь, ценность в качестве союзника. В дополнение к тому, что французская делегация видела на учениях. Лишь бы только погода не подвела, чтоб авиацию во всей красе представить. Заключим тогда соглашение и создадим в Европе систему безопасности, которая закроет путь к невыгодной нам войне. Разве это не в интересах трудящихся СССР? Затратив совсем чуть-чуть, избежим многих бед. И не надо нас в нелегальщине обвинять, события заставляют реагировать на них, не соблюдая формальности. Пока с испанцами договариваться будем, помощь им уже опоздает.
– Благими намерениями...
– усмехнулся я.
– Надеяться на Францию - себя не уважать. Французы уже показали, чего стоят, когда в 14-м году открыли Вогезские проходы. Странно как-то получается, мы заботимся о благе Франции, а что же сами лягушатники? Они, кажется, отдали без слова упрёка немцам Рейнскую демилитаризованную зону? И, кстати, что сами французы делают для того, чтоб у них под боком не образовалось ещё одно, союзное Гитлеру и Муссолини, фашистское государство? Кажется, ничего? И даже больше, они уже арестовали, считай, присвоили, половину испанского золотого запаса, сданную им на сохранение. Какова ценность такого союзника? Зачем помогать тому, да ещё авансом, без всяких взаимных обязательств, кто сам себе не хочет помочь? Надеетесь на парад? Давайте я обеспечу вам 7-го ноября в Москве ясную погоду, условия для демонстрации нашей военной мощи будут идеальными. И при всём при этом, военный союз с Францией, с конкретными обязательствами сторон, заключить всё равно не выйдет! А если французы на это и пойдут, то выполнять условия договора в решающий момент не будут. Неужели вы не видите, что после убийства Барту Париж следует целиком в фарватере Англии и вся его политика сводится к тому, чтоб не поссориться с Лондоном? Который, напомню вам, заключил с Гитлером военно-морское соглашение. Нашли общий язык, нам на погибель, значит.
– Любимов себя Господом Богом возомнил, погоду он обеспечит, - маршал Ворошилов пренебрежительно даже не назвал меня "товарищем", дав волю злости.
– И политику европейскую постиг, куда нам грешным...
– Не надо лишних слов. Просто дайте мне десять вагонов цемента и эскадрилью тяжёлых бомбардировщиков с высотными моторами. Надеюсь, не все ещё ушатали?
– не мог я удержаться и не подпустить шпильку наркому обороны.
– Да я...
– Десять вагонов цемента - большая ценность, - намеренно перебил маршала Сталин, не допустив перепалки.
– Как именно вы намерены их использовать?
– Я собираюсь распылить его в верхнем облачном слое, - ответил я незамедлительно.
– Каждая частичка цемента станет точкой образования капли и упадёт на землю, вытянув влагу из воздуха. С потерей плотности понизится температура в облаке, влага конденсируется и выпадет дождём. Облако рассеется. Подобного же можно достичь охладив облако другим способом. Обработать жидким азотом, например.
– Вы уверены?
– спросил Иосиф Виссарионович с нажимом на последнем слове.
– На практике не проверял, но теоретически всё так и должно быть. Надо попробовать, время ещё есть на эксперименты. В конце концов, это не атомный проект, целой отрасли промышленности строить не надо. Во всяком случае, хуже, чем при естественном ходе событий, не будет. Да и с кого взыскать убытки в случае неудачи вы знаете. Или и здесь товарищи высоколобые академики успели высказать заведомо отрицательное суждение? Причём, точно так же, не утруждая себя доказательствами?
– удержаться от язвительности в самом конце я даже и не думал.
– Есть мнение, - Сталин абсолютно никак не отреагировал на мои эмоции, - что товарищу Любимову надо дать эти десять вагонов и эскадрилью. Пусть попытается. Попытка не пытка.
Я усмехнулся про себя, припомнив позднесоветский анекдот, но один из его персонажей
– Товарищи, считаю, что Любимова необходимо немедленно изолировать, - твёрдо, ледяным голосом, всё так же глядя на стену перед собой, отчеканил Берия. Я своим ушам не поверил, в голове не укладывалось, что мой нарком выскажется вразрез с позицией Сталина, и тем не менее это произошло.
– Он нам просто зубы заговаривает, прикрываясь второстепенными вопросами, - Лаврентий Павлович впервые за всё это время соизволил повернуться и посмотреть на меня.
– До седьмого ноября пять недель. То, что это время будет потрачено Любимовым на подрывную работу, не вызывает сомнений. Он даже этого не скрывает. Напомню, он угрожал товарищу Ворошилову сорвать съезд и дискредитировать партию. И это в то время, когда надо принимать новую конституцию!
– Как чекист чекиста я вас, товарищ комиссар государственной безопасности первого ранга, безусловно, понимаю. Вы, в силу своей должности, просто не могли сейчас не сказать то, что сказали, - поторопился я ответить, пока не начался обмен мнениями по этому предложению.
– Возмутителей спокойствия изолировать много проще, чем разбираться с причинами возмущения. Но должен напомнить вам девиз органов госбезопасности, появившийся с недавних пор на гербе. Сила в правде! А правда в том, что никаких законных оснований для озвученных действий у вас нет. Не считая того, что вы пытаетесь перегибать палку и выдавать конструктивную критику, которую партия неизменно поддерживает во многих речах своих выдающихся представителей, в том числе и присутствующих здесь, за подрывную работу. Но это далеко не всё. Правда также и в том, что без активного участия "новой оппозиции" в работе съезда принять новую конституцию, предусматривающую отстранение "теоретиков" от рычагов исполнительной власти, невозможно. Вы и сами это понимаете, иначе ЦК не благословил бы кампанию по активному привлечению "новой оппозиции" к политической работе, подавая это под соусом всеобщего обсуждения проекта нового основного закона. Усилия не пропали втуне. Теперь никто из "практиков" не видит ничего предосудительного, чтоб на месяц-полтора оторваться от станка ради того, чтобы сказать своё веское слово на всю страну. Это, в конце концов, не штаны в райкомах просиживать. К Ленину ходоки ходили, а Сталин чем хуже? В этих условиях устранение каким-либо способом, вплоть до несчастного случая, по крайней мере, морального лидера "новой оппозиции", каким я себя небезосновательно считаю, может привести к крайне негативным последствиям. Уверяю вас, что то, с чем я пришёл к маршалу Ворошилову, не останется в тайне. Одна часть партии, сложив два и два, совершенно разочаруется в другой, от которой она и без того не в восторге, что неминуемо приведёт к расколу и внутриполитическому кризису. А если учесть, что "оппозиция" всё-таки ближе и понятнее простому народу? Что делать будете? Изолировать недовольных? Допустим, получится у вас подавить "новую оппозицию" силой. Но что получится в итоге? Под удар попадут самые деятельные люди, двигающие вперёд индустриализацию на местах. Репрессии ваши будут направлены против пролетариата и колхозного крестьянства. Сможете ли вы после этого считаться коммунистами? Не о говоря уж о плачевных результатах для экономики СССР. Не будет экономики, не будет и победы в надвигающейся мировой войне. Побеждают ведь не армии, а государства. И если, товарищ комиссар государственной безопасности первого ранга, мы хотим в час суровых испытаний иметь единое в политическом плане и сильное экономически государство, то давайте как-то договариваться. "Новой оппозиции", от лица которой я сейчас говорю, не так уж много и нужно. Проект новой конституции нас полностью устраивает и мы его, несомненно, поддержим. Но стремление части партии действовать как до Революции в качестве подпольной организации, игнорируя государство СССР, но за его счёт, настораживает. Этак какие-нибудь африканские вожди будут объявлять, что строят социализм, а мы в восторге будем оправлять туда оружие и бойцов за свой счёт, разоряя СССР. Что, напомню, идёт вразрез с доктриной построения коммунизма в отдельно взятой стране. ВКП(б) несёт ответственность перед трудящимися СССР и, в первую очередь, должна отстаивать именно их интересы. Нужен закон регламентирующий, кому и в каких случаях именно, СССР может оказывать военную и экономическую помощь. Либо это должно быть сполна оплачено. Либо правительство какой-либо страны объявляет курс на построение коммунизма и делает заявку на вступление в СССР, отказываясь от суверенитета. Которую рассматривает и утверждает Верховный Совет, соглашаясь или не соглашаясь принять в свой состав новую республику. Понятно, в этом случае, защита и любая поддержка обеспечена также как и для любой другой республики Союза. Понятно, что с бухты-барахты нельзя взять и принять в состав Союза государство, законы которого не соответствуют или противоречат общесоюзным. Взять ту же Испанию. Это буржуазная республика. Если они вдруг, находясь в отчаянном положении, попросятся в СССР, мы попросту не сможем их принять. Значит, новичкам нужен особый статус. Допустим, вместе с просьбой о вступлении в СССР, им необходимо будет представить план преобразований, приводящих социальное устройство в соответствие с советскими стандартами, рассчитанный на какой-то срок. План рассматривается нашим Верховным Советом в одном пакете с заявкой. До того, как он будет осуществлён, новичкам присваивается статус "внешней республики", с сохранением между ними и коренными республиками союза государственной границы. "Внешняя" республика, сохраняя внутреннее самоуправление и свои законы, не может участвовать в формировании общесоюзных органов власти. Испания очень вовремя поставила этот вопрос и его необходимо однозначно решить. Знаете, я, как гражданин СССР, твёрдо намерен победить в грядущей мировой войне и предполагаю, что в её результате территория Союза расширится. Законные основания для этого надо закладывать уже сейчас.
Берия, слушая меня, насупился, ничего не отвечая. Зато Киров, рассмеявшись, спросил.
– Ты понимаешь, чего ты требуешь. А если вдруг Румыния или Болгария вдруг под наше крыло захотят. Что получится? Внешнее советское социалистическое царство? Это же чепуха какая-то!
– Принимать или не принимать, в зависимости от того, какие предложения поступят - наше дело. В каждом конкретном случае рассматривать вопрос можно особо. Зато мы открываем формальный путь "мягкого" вступления в Союз без социальных потрясений. Ведь именно страх перед катастрофическими событиями ломки, пусть плохого и несправедливого, но устоявшегося и понятного уклада, сдерживает поддержку нашей политики огромных масс трудящихся за рубежом. Цари, понятно, не соответствуют нашим законам. Но если вдруг народы Болгарии или Румынии захотят их сохранить в качестве декоративных фигур или с какими-либо церемониальными целями, то это, по крайней мере, можно обсуждать. Договориться можно о чём угодно, если есть обоюдная заинтересованность. Вплоть до того, чтобы считать папу Римского секретарём райкома, ведь его кардиналы избирают. А Ватикан - советской республикой. Монашеский быт вполне допускает организацию по коммунистическим принципам.