Звонок из Ленинграда
Шрифт:
Называется — все вместе.
Ну и пусть, пусть сидит одна, если сама не знает, что хочет…» И громко, так чтобы Наташа слышала, позвала:
— Маша Митрохина, иди сюда, здесь место есть.
Митрохина, конечно, обрадовалась, втиснулась рядом с Ксюшей и затрещала:
— Ермакова, Ермакова…
— Ну что ты трещишь? — грустно спросила Ксюша. — Неужели помолчать трудно?
VI.
Отец уезжал в командировки часто, но, куда бы он ни заехал, звонил домой каждый вечер и рассказывал, как идут дела, где был и что хорошего видел. И каждый вечер мама доставала вязание, садилась возле телефона и вязала, пока отец не позвонит.
Отец вполне серьезно считал, что его командировки имеют важное хозяйственное значение для семьи. За прошлую командировку мама связала себе носки, за позапрошлую — пушистую шапочку Ксюше, а сейчас вязала отцу кофту. Командировка получилась неожиданно длинной, и маме осталось довязать рукав.
Ксюша любила эти тихие вечерние часы. Мама выключала верхний свет, зажигала торшер с круглым красным абажуром возле низкого кресла и столика с телефоном, и комната погружалась в дремотную красноватую полутьму. Вещи, такие привычные, неинтересные днем, в полутьме оживали и принимались жить собственной, отделенной от людей кругом света, таинственной жизнью. Даже настенные часы в деревянном футляре сразу же принимались тикать громче, будто хотели напомнить, что прошел еще один день. Ксюше представлялось, что часы не просто тикают, а откусывают кусочки времени: щелк-щелк, секунда за секундой, а вслед за медным глазом маятника все вперед и вперед движется комната, дом, Сыктывкар, тайга и вся, вся Земля — круглая, голубовато-зеленая, с синими-синими морями и океанами. А вокруг земли вертится черный Космос, усеянный золотыми звездами, как в Планетарии. И тишина. Только щелк-щелк…
Под это щелканье легко думалось обо всем на свете. Чаще всего Ксюша думала о том, что с нею было вчера и сегодня. Думать о том, что будет завтра, Ксюша пока не научилась.
А совсем еще недавно Ксюша вообще не умела думать. И очень удивилась, когда узнала, что думать тоже надо уметь и не так-то просто этому научиться.
Осенью отец привез из Иркутска подарок — большой круглый пакет. Когда отец развязал его, у Ксюши перехватило дыхание: в комнате будто расцвел сказочный цветок с синими, красными и желтыми лепестками. Это был мяч, легкий как пух. Ксюше казалось, что стоит ударить его одним пальцем — и он взовьется под самые облака. Она прижала мяч к груди, выбежала на улицу и позвала Лену с первого этажа играть. Сначала они играли осторожно, боялись уронить мяч в лужу, но потом Ксюша разгорячилась, ударила мяч изо всех сил, он взвился свечой, и Лена не смогла поймать его. Мяч упал, закатился за угол дома, оттуда на дорогу и… попал под грузовик.
Ксюша вначале не поняла, что случилось. Потом ее охватила ярость. Она закричала и ударила Лену… Лена заплакала, да так громко, что выбежали обе матери.
— Как ты могла?! — заикаясь от возмущения, сказала мама, когда они пришли домой. — Ударить человека из-за какой-то разноцветной надутой тряпки?! Стыдно!
Но Ксюше не было стыдно. Перед глазами у нее все еще летал, сверкая на солнце красными и желтыми боками, красавец мяч. Ксюша вытирала грязными руками нос и плакала от злости на Лену.
— Был бы ее мячик, так поймала бы.
— Ну, знаешь, — сказала мама.
Она отвернулась, прикрыла глаза рукой. Словно хотела отгородиться от Ксюши, словно ей было противно даже смотреть на собственную дочку.
«И все из-за этой растяпы Ленки, — горестно всхлипывая, думала Ксюша. — Лучше бы Наташу позвала играть. И мяч был бы целый. Наташа еще не такие свечки берет. А теперь мячика нет и скоро мультфильмы по телевизору…»
— Мам, честное слово… последний раз в жизни. Вот увидишь.
— Ты хорошо подумала, прежде чем обещать?
Ксюша взглянула на часы. Осталось пять минут…
— Хорошо. Можно я включу телевизор?
Но мама будто и не слышала про телевизор, хотя сама всегда смотрит мультфильмы с удовольствием.
— Расскажи мне, как ты думала?
Ксюша с нетерпением переступала с ноги на ногу, с этой комнатной антенной еще телевизор два часа настраивать…
— Я… Я не знаю как. Обыкновенно. А как все люди думают?
— По-разному. Многим только кажется, что они думают. А умеют думать далеко не все.
«Ну, все, — подумала Ксюша, — прощайте мультфильмы! И мячика нет. Ну, Леночка… еще попомнишь!»
— А ты умеешь?
Ксюша давно заметила, что мама никогда не говорит о себе: «Я добрая» или «Я не умею врать» — и всегда краснеет и теряется, когда при ней так говорят о себе другие. Однажды папа сказал, кому-то по телефону: «Я, как порядочный человек…» Мама ужасно расстроилась, покраснела.
— Как ты можешь, Андрей? Это… это все равно, что сказать о себе: «У меня красивые глаза». Твои товарищи и так знают, что ты порядочный человек. Зачем же тыкать им в глаза своей персоной?
Отец смутился заметно, даже руки вздрагивали, пока прикуривал, но тут же оправился и подмигнул Ксюше.
— Слыхал, Заяц? А еще говорят, что наша мама тихоня.
— Да-a, тихоня… а сама на меня вчера ка-ак закричит, когда я кошку крутила в зонтике.
Отец захохотал:
— Значит, мы с тобой две пострадавшие стороны? Давай объединяться!
— Давай, а что будем делать?
— Исправляться. Вдвоем исправляться веселей, правда? Га-ар-низон семейства Ермаковых, на первый, второй рас-считайсь! Ра-авнение на ма-му, смирна-а!
— Ну, знаешь, — сказала мама, и глаза у нее сделались зелеными и прозрачными, как вода в аквариуме.
Вот и теперь, прежде чем ответить на Ксюшин вопрос, мама встала, походила по комнате, потом снова села в кресло и сказала честно:
— Не знаю, детеныш. Иногда мне кажется, что умею. Очень хочу уметь. Думать человек учится всю жизнь.
— Ну уж, нетушки, — сказала Ксюша, — всю жизнь надоест.
Мама улыбнулась.
— Что ты! Это самое интересное и увлекательное занятие на свете!